Жан-Люк Банналек - Курортное убийство

Он встал, подождал, пока Риваль и Дюпен, помедлив, не последовали его примеру, и вышел обратно в коридор, откуда все трое снова спустились на первый этаж к входной двери. Напротив нее, слева от лестницы, находилась еще одна дверь. Бовуа открыл ее, и они спустились в подвал. Бовуа зажег свет и решительно направился вперед.

– Это наше хранилище, господа, и наша мастерская.

Они вошли в огромное помещение.

– Некоторые члены нашего общества – страстные художники, и должен сказать, что многие из них обладают незаурядным талантом. Здесь находятся их замечательные работы. Но идемте, однако, дальше.

В противоположном конце зала стояли несколько узких длинных столов. Риваль и Дюпен с трудом поспевали за стремительно шагавшим Бовуа. Он наконец остановился возле одного из этих столов, а Риваль с Дюпеном встали рядом с Бовуа – по обе стороны.

Бовуа протянул руку к свисавшему из-под потолка на шнуре выключателю и нажал кнопку. Вспыхнул яркий свет, и им потребовалось несколько секунд, чтобы к нему привыкнуть.

Первое, что они увидели, когда к ним вернулось зрение, был ослепительно яркий оранжевый цвет. Потом они увидели всю картину целиком. Она лежала прямо перед ними. Ее можно было потрогать. Она была целой и невредимой – и ошеломляющей.

Прошло несколько секунд, прежде чем Риваль и Дюпен осознали, что они видят. Риваль чуть слышно пробормотал:

– Так я и знал… Сорок миллионов евро.

Однако прежде чем оба сумели еще что-нибудь сказать, Бовуа стремительно схватил нож, лежавший в груде толстых карандашей, кистей, скребков и прочих художественных принадлежностей, – и вонзил его в полотно. Дюпен попытался в последний момент перехватить руку Бовуа, но было поздно. Все произошло с немыслимой быстротой.

Бовуа искусно вырезал из картины маленький четырехугольник, поднял кусочек холста и посмотрел его на свет.

– Жильбер Зоннхейм. Копия. Видите? Незначительный художник из той колонии. Родом из Лилля. Был не слишком одаренным художником, но прекрасным копиистом. Во всяком случае, это отличная работа.

Бовуа дрожал от волнения.

Мысли Дюпена заметались, от растерянности у него закружилась голова. Бовуа, сверкая глазами, прижимал к стене кусочек холста.

Дюпен первым обрел дар речи:

– Вы заменили копию копией. Я хочу сказать, что вы решили украсть картину и заменить ее вашей копией, чтобы никто ничего не заметил. Но она уже была украдена – и заменена другой копией. Значит, есть две копии.

Удивление Риваля от слов Дюпена, казалось, стало только сильнее, но затем лицо его разгладилось.

Бовуа вложил кусочек холста на прежнее место.

– Да, я это сделал и горжусь этим.

В голосе Бовуа прозвучал неуместный, смехотворный в данной ситуации пафос.

– Пьер-Луи Пенек был бы доволен моим поступком, он был бы ему очень рад. Он бы перевернулся в гробу, когда его сын унаследовал бы картину и продал ее при первой возможности. Его сын только и ждал этого момента. Он всю жизнь ждал смерти собственного отца! Пьер-Луи Пеннек отдал душу музею. Он был для него очень важен. Для него все здесь было важно – Понт-Авен, его история, колония художников. Вот так!

– Так это вы в ночь после убийства проникли в отель и подменили картину, повесив на ее место копию? – Риваль помолчал, затем продолжил: – Вы повесили свою копию и забрали копию, которая находилась в ресторане. Это та самая картина, которая лежит здесь и которую вы только что порезали ножом…

– Совершенно верно, инспектор. Я был введен в заблуждение. Это я, Фредерик Бовуа! Но было темно, очень темно в ресторане, а у меня был с собой лишь маленький карманный фонарик, а копия просто замечательная. Конечно, она не так хороша, как моя, – могу утверждать это без ложной скромности. В ветвях дерева мазки не совпадают с мазками оригинала.

– Когда вы изготовили свою копию?

Дюпен говорил совершенно спокойно, лицо его выражало высшую степень сосредоточенности.

– О, это было много лет назад. Прошло почти три десятилетия. После того, как Пеннек проникся ко мне доверием. Я стал его экспертом, его советником. Видите ли, Пеннек был хозяином гостиницы, а не искусствоведом или историком искусства. Однако на его долю выпала забота о ценнейшем культурно-историческом наследии – об отеле и картине исключительной ценности. Эта картина – подлинное чудо. Это самая смелая картина Гогена, можете мне поверить. В своей дерзости она превосходит все его остальные творения. Я говорю это не потому…