Жан-Люк Банналек - Курортное убийство

Он дважды нажал кнопку звонка. Дверь открылась практически сразу. На пороге стоял худощавый невысокий человек в линялой голубой рубашке и джинсах.

– Добрый день. Господин Соре?

Было видно, что хозяин не ждал гостей.

– Простите, с кем имею честь?

– Комиссар Жорж Дюпен, комиссариат полиции Конкарно. Это – профессор Кассель из Бреста.

Выражение лица Соре немного смягчилось.

– Ах да, комиссар. Жена говорила мне, что вы звонили. Вы решили не перезванивать? Жена сказала, что вы собирались это сделать – где-то полчаса назад.

У Дюпена не было ни одной свободной минуты, чтобы перезвонить Соре и договориться о встрече, но он не стал это объяснять, а сразу перешел к делу:

– Речь идет о нескольких важных вещах, и вы можете мне помочь своими знаниями. Как нам удалось узнать, во вторник вы говорили по телефону с Пьером-Луи Пеннеком. Вы наверняка слышали о его убийстве.

– Да, это ужасная история. Я читал о ней в газетах. Прошу вас, заходите, мы продолжим этот разговор в доме.

Господин Соре посторонился, дав дорогу мадам Кассель и комиссару Дюпену, а потом бесшумно закрыл дверь.

– Сюда, пожалуйста, проходите в гостиную.

Внутри дом оказался больше, чем можно было подумать, глядя на него со стороны. Обставлен он был со вкусом и очень дорого, современно, но без холодности. Старое и новое сочеталось в нем традиционными бретонскими тонами – темно-синим, светло-зеленым и ослепительно белым. Короче, дом был выдержан в традиционных атлантических цветах и смотрелся очень уютно.

– Извините, что не могу принять вас более гостеприимно. Я не рассчитывал принимать гостей, и к тому же, как я уже говорил, жена предупредила меня, что вы предварительно позвоните. Она ушла в «Леклерк», у нас сегодня вечером будут гости, но скоро вернется. А пока могу предложить вам кофе или воду.

– Большое спасибо. Я с удовольствием выпью кофе. – Мадам Кассель ответила раньше, чем Дюпен успел открыть рот.

– А вы, господин комиссар?

– Я тоже, пожалуй, выпью кофе.

Дюпен вспомнил, что не пил кофе уже несколько часов.

– Прошу вас, присаживайтесь. Я сейчас вернусь.

Соре жестом указал на диван и два стоявших рядом с ним кресла. Диван и кресла стояли так, что, сидя на них, можно было любоваться умопомрачительным видом из окна – пейзаж был удивительным даже в такую мерзкую погоду.

Мадам Кассель села в кресло, Дюпен устроился в другом, на приличном расстоянии от мадам Кассель.

– Какой живописный вид. Никогда не думал, что море может быть так близко.

Взгляд Дюпена скользнул вдаль к черному горизонту, где море сливалось со свинцовым небом. Они сидели молча, зачарованно глядя в окно.

Вернулся Соре с маленьким деревянным подносом.

– Мадам Кассель – профессор Брестского университета, историк искусства. Специализируется по Гогену. Она…

– Я прекрасно знаю, кто такая мадам Кассель, господин комиссар.

В голосе Соре явственно прозвучала обида. Он повернулся к женщине.

– Само собой разумеется, я читал некоторые ваши публикации, мадам Кассель. Блестяще. В Париже вы пользуетесь большим авторитетом. Для меня большая радость и честь лично познакомиться с вами.

– Мне тоже очень приятно, господин Соре.

Соре уселся на диван, точно посередине, оказавшись на одинаковом расстоянии от Дюпена и мадам Кассель.

Дюпен решил сразу приступить к делу:

– Что вы подумали, когда услышали о возможном существовании неизвестного варианта «Видения»?

Вопрос был задан совершенно непринужденным тоном, однако Мари Морган Кассель стремительно повернула голову в сторону комиссара. Шарль Соре посмотрел Дюпену в глаза и ответил точно таким же непринужденным тоном:

– Вы же знаете эту картину. Ну разумеется, знаете. Так вот, это поразительно. Это просто невероятное событие. Это просто сенсация – второе «Видение».

Теперь мадам Кассель в упор смотрела на Соре. Было видно, что она ошеломлена.

– Существует еще одна версия «Видения после проповеди»?

– Да.

– Вторая картина? Большая картина, подлинный, до сих пор никому не известный Гоген?

Было видно, что руки мадам Кассель покрылись гусиной кожей.

– Я видел эту картину. На мой взгляд, это еще больший шедевр, чем известная его версия. Она смелее, откровеннее, мужественнее, радикальнее. Оранжевый цвет – это же настоящая глыба. Нет, это просто невероятно. Все, что Гоген хотел выразить, все, что он мог выразить, он выразил здесь. Мы видим борьбу более отчетливо, мы видим реальное событие – такое же реальное, как монашки на переднем плане.