Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Прекратите, пожалуйста, прекратите! – рыдала Дженни.

– Еще одну минуту, и я закончу. Позвольте мне лишь заметить, что вы произнесли эти слова – «О, когда умру я, справедливость наконец восторжествует» – приблизительно без четверти восемь, в то время как мертвые тела в отеле «Блоксхэм» были обнаружены служащими в десять минут девятого. И все же вы, Дженни Хоббс, каким-то образом заранее знали об убийстве. Откуда?

– Перестаньте меня обвинять, и я все вам расскажу! Я и так в отчаянии. Держать все в тайне и постоянно лгать – такая пытка… Я ее больше не вынесу!

– Bon, – сказал Пуаро спокойно. Его голос внезапно смягчился. – Сегодня вы пережили сильное потрясение, не так ли? Быть может, теперь вы поняли, что Пуаро нельзя обмануть?

– Да, я поняла. Я все вам расскажу, с самого начала. Какое это будет облегчение – говорить наконец правду!..

После этого Дженни говорила долго, и ни я, ни Пуаро не перебивали ее до тех пор, пока она сама не дала нам понять, что кончила. Следующая глава написана мною от ее имени и представляет собой, смею надеяться, точное и исчерпывающее изложение того, что она нам сообщила.

Я разрушила жизнь единственного мужчины, которого когда-либо любила, а заодно и свою.

Я не хотела, чтобы так вышло. Я и подумать не могла, что всего несколько глупых, жестоких слов, сказанных мною, приведут к такому результату. Конечно, мне следовало бы взвесить все как следует и держать рот на замке, но я была обижена и, уступив в какой-то миг слабости, позволила злости взять надо мной верх.

Я любила Патрика Айва каждой клеточкой, каждой косточкой своего тела. Я пыталась прекратить это. Я была уже помолвлена с Сэмом Киддом, когда начала прислуживать Патрику в качестве его постельницы в колледже Сэвиорз, в Кембридже, где он был студентом. Сэм мне нравился, но Патрик завладел моим сердцем безраздельно уже через несколько недель после нашей встречи, и я знала, что никакие мои попытки этого не изменят. В Патрике сошлось все лучшее, что только может быть в человеке. Он привязался ко мне, но лишь как к прислуге. Даже когда я научилась разговаривать, как дочка главы колледжа – как Франсис Айв, – для него я все равно оставалась преданной служанкой, не более.

Конечно, я знала о них с Нэнси Дьюкейн. Пару раз подслушивала их разговоры, когда они думали, что их никто не слышит. Я знала, как сильно он ее любил, и не могла перенести этого. С тем, что он принадлежит Франсис, я давно смирилась, но мысль о том, что он полюбил другую женщину, и эта женщина не я, оказалась для меня невыносима.

В первые секунды – не более того – мне хотелось его наказать. Причинить ему такую же боль, какую он причинил мне. Тогда я сочинила о нем ужасную ложь и, прости меня, Господь, рассказала ее Харриет Сиппель. Пока я произносила ее, мне было легче: я представляла, будто жаркий шепот Патрика, его слова любви, адресованные Нэнси – о, я часто их слышала! – на самом деле говорил не он, а Уильям Дьюкейн из могилы. Конечно, это была полная чушь, но, когда я рассказала ее Харриет, то даже сама ненадолго поверила, будто это правда.

А потом Харриет принялась за дело – она разболтала всей деревне гадкие, непростительные вещи о Патрике, а Ида и Ричард ей помогали, чего я вовсе никогда понять не могла. Не могли же они не знать, в какую ядовитую тварь она превратилась; в деревне все это знали. Как они могли обратиться против Патрика и стать заодно с ней? Да, я знаю, что вы скажете: во всем виновата я. Ричард и Ида знали, что источником слухов является не сама Харриет, а служанка, которая давно работает у Патрика, предана ему, а потому не имеет причин лгать.

Я сразу поняла, до какого жуткого, отвратительного ужаса довела меня ревность. Я видела, как страдает Патрик, и отчаянно хотела помочь ему, и Франсис тоже, – но не знала как! Харриет видела, как Нэнси входила в дом Патрика и выходила из него ночью. И Ричард Негус тоже это видел. Недостаточно было просто сказать, что я солгала, надо было придумать подходящее истолкование поздним визитам Нэнси в дом викария. Иначе Харриет, которая отнюдь не была дурой, быстро раскусила бы, что к чему.

Стыдно сказать, но я отчаянная трусиха. Людям вроде Ричарда Негуса или Иды Грэнсбери все равно, что подумают о них другие, если они сами считают себя правыми, но я не такая, как они. Мне всегда было важно производить хорошее впечатление. Если бы я сказала тогда, что солгала, меня возненавидела бы вся деревня, и по заслугам. Я слабый человек, месье Пуаро. И я ничего не сделала и ничего не сказала, потому что боялась. И тогда Нэнси, которая сама была в ужасе от моей лжи, вышла вперед и рассказала правду: о том, что они с Патриком любили друг друга и тайно встречались, хотя ничего плотского в их отношениях не было.