Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Да, но под выдуманным предлогом. Ричард Негус согласился умереть только потому, что считал вас согласной с его планом. Потом, когда вы вовлекли в это дело Нэнси Дьюкейн, жертв стало пять. Но вы-то согласились не по-настоящему. Вы предали его, вы интриговали у него за спиной. Кто знает, согласился бы Ричард Негус умереть тогда и так, если бы знал все о вашем сговоре с Нэнси Дьюкейн.

Лицо Дженни ожесточилось.

– Я не убивала Ричарда Негуса. Это была самозащита. Иначе он убил бы меня.

– Вы же говорили, что он не угрожал вам открыто.

– Нет – но я знала, что он убьет. А что вы думаете, мистер Кэтчпул? Убила я Ричарда Негуса или нет?

– Не знаю, – ответил я сконфуженно.

– Кэтчпул, mon ami, не будьте нелепы.

– Он не нелепый, – сказала Дженни. – Он пытается думать там, где вы, месье Пуаро, думать отказываетесь. Пожалуйста, задумайтесь об этом, прошу вас. Прежде чем меня повесят, я надеюсь услышать от вас, что я не убивала Ричарда Негуса.

Я встал.

– Идемте, Пуаро. – Мне хотелось завершить этот разговор, пока слово «надежда» еще витало в воздухе.

Четыре дня спустя я сидел в гостиной Бланш Ансворт у камина, в котором, как всегда, яростно пылал огонь, потягивал бренди и трудился над своим кроссвордом, когда в комнату вошел Пуаро. Он подошел ко мне, встал рядом и несколько минут постоял молча. Я не поднимал головы.

Наконец он откашлялся.

– И все же, Кэтчпул, – сказал он. – И все же вы избегаете дискуссии о том, был Ричард Негус убит, или ему помогли свести счеты с жизнью, или же его убийство было актом самозащиты.

– Не думаю, что в такой дискуссии много проку, – сказал я, чувствуя, как у меня сжимается желудок.

Мне вообще не хотелось больше говорить об убийствах в «Блоксхэме», никогда. Чего я хотел – точнее, в чем нуждался, – так это в том, чтобы написать о них, изложить на бумаге события во всех подробностях, как они происходили. Мне даже самому было странно, отчего мне так сильно хотелось писать о них, но совсем не хотелось говорить. Чем, интересно, рассказ письменный отличается от рассказа устного?

– Не тревожьтесь, мой друг, – сказал Пуаро. – Я не стану поднимать эту тему снова. Поговорим о другом. К примеру, о моем визите в кофейню «Плезантс» этим утром. Фи Спринг просила меня передать вам, что она хотела бы поговорить с вами, как только вам будет удобно. Она недовольна.

– Мной?

– Да. То она сидит в обеденном зале отеля «Блоксхэм» и слушает объяснение того, что там случилось, то вдруг все раз – и обрывается; это ее слова. Прямо на глазах собравшихся происходит новое убийство, и история остается неоконченной – для них. Мадемуазель Фи хочет услышать всю историю от вас, со всеми возможными подробностями.

– Не я же виноват в том, что случилось еще одно убийство, – буркнул я. – Взяла бы да почитала отчет в газетах, как все.

– Non. Ей желательно обсудить кое-какие детали именно с вами. Для официантки у нее просто потрясающий интеллект. Эта молодая особа заслуживает уважения. Вам так не кажется, mon ami?

– Я знаю, что за игру вы ведете, Пуаро, – отозвался я устало. – Бросьте, право. Вы теряете время, как и Фи Спринг, полагая… Слушайте, отстаньте, а?

– Вы на меня сердитесь.

– Немного – да, – признался я. – Генри Негус и его чемодан, Рафаль Бобак и тележка для белья, Томас Бригнелл и его подружка в саду отеля, на которой, как назло, оказалось светло-коричневое пальто из тех, что носит половина женщин в Англии. Тачка в саду…

– А!

– Вот именно, «а». Вы прекрасно знали, что Дженни Хоббс не умерла, так зачем было старательно морочить мне голову подозрениями, будто ее тело могло быть вывезено из комнаты 402 при помощи одного из этих маловероятных средств транспортировки?

– Затем, друг мой, что мне хотелось разбудить ваше воображение. Пока вы не начнете мыслить самыми невероятными категориями, вы не станете тем замечательным детективом, которым могли бы стать. Надо заставлять серые клеточки двигаться в непривычных для них направлениях, это идет им на пользу. Из этого рождается вдохновение.

– Ну, если вы так считаете… – ответил я с сомнением.

– Пуаро заходит слишком далеко, думаете вы, дальше, чем следовало бы. Что ж, возможно.

– Суета, которую вы подняли вокруг красного пятна на полу в комнате 402, все эти разговоры о том, что оно смазано от окна к двери, и о ширине этой самой двери – к чему все это? Вы же знали, что никто Дженни Хоббс не убивал и никто никуда ее не волок!

– Я знал, но вы не знали. Вы, как и наш друг синьор Лаццари, поверили, что мадемуазель Дженни умерла и что это ее кровь мы нашли на полу. Alors, мне хотелось, чтобы вы задали себе вопрос: чемодан и тележка на колесиках – объекты, которые можно было внести или вкатить в комнату, прямо к телу. Зачем тогда убийце было тащить тело к двери? А он этого и не делал! Точнее, она не делала! Кровавый след в направлении двери был ловушкой, единственное предназначение которой было в том, чтобы заставить нас поверить: тело выволокли из комнаты, раз в самой комнате его нет. Маленькая правдоподобная деталь, чрезвычайно важная для придания правдивости всей сцене убийства. Но Эркюлю Пуаро эта деталь помогла утвердиться в подозрении, которое он уже втайне лелеял: ни Дженни Хоббс, ни кого-либо еще в этой комнате не убивали. Я не мог вообразить никакого метода избавления от трупа, при котором его нужно было бы волочить по полу, оставляя кровавые следы. Ни один убийца не стал бы вытаскивать труп в коридор отеля, полного постояльцев, не спрятав его предварительно во что-нибудь – в какой-нибудь контейнер. Но ни один контейнер, который я был в состоянии придумать, не требовал того, чтобы тело подносили к нему, скорее, наоборот, его было проще доставить прямо к телу. Простая логика, Кэтчпул. Я был удивлен, что вы сразу ничего не поняли.