Линкольн Чайлд - Белый огонь

Она умерла, не оставив завещания и не имея наследников, и город вступил во владение зданием. Гора документов оказалась настоящим сокровищем, ценность которых невозможно было измерить. Более чем полвека спустя сортировка и каталогизация этих документов все еще продолжалась время от времени, если неимущему Историческому обществу Роринг-Форка удавалось заполучить грант.

Тед предупредил Кори, что коллекция находится далеко не в лучшем состоянии – ничего похожего на вычищенный оцифрованный газетный архив, который был в его библиотеке. Но после безрезультатного прочесывания этого архива на предмет каких-либо свидетельств о существовании банды убийц-каннибалов Кори решила обратиться к архиву Гризуэлл.

Архивист, судя по всему, появлялся всего два дня в неделю. Тед предупредил Кори, что этот человек – неквалифицированный идиот. Кори приехала туда серым декабрьским утром, когда со свинцового неба падали снежинки, и нашла архивиста в холле особняка – он сидел за столом, играя со своим айпадом. В холле документов не было, но Кори увидела, что за открытыми дверями стоят металлические стеллажи от пола до потолка и каталожные шкафы, заполненные бумагами.

Архивист поднялся и протянул ей руку.

– Уинн Марпл, – сказал он.

Перед ней стоял преждевременно облысевший человек с остатками волос, схваченными в конский хвостик. Ему было под сорок, живот его приобрел форму тыквы, но он держался самоуверенно и нахально подмигивал – ни дать ни взять настоящий Лотарио [25].

Кори представилась и объяснила, что ей нужно: она ищет информацию об убийствах, совершенных медведем гризли в 1876 году, а также о преступности и возможной активности различных банд в Роринг-Форке.

Марпл дал ей пространный ответ, который быстро свелся к его любимому, судя по всему, предмету – самому Марплу. Кори узнала, что он, Марпл, был когда-то включен в олимпийскую лыжную команду, тренировавшуюся в Роринг-Форке, а потому он и влюбился в этот город. Узнала она о том, что он до сих пор классный лыжник, а кроме того, спец по катанию вне горнолыжных трасс. Еще он добавил, что ни в коем случае не может допустить ее к архиву без соответствующего документа и разрешения, к тому же цель ее поиска должна быть сужена и конкретизирована.

– Понимаете ли, – сказал он, – поиски наобум не разрешаются. Многие из этих документов частные и имеют конфиденциальный и противоречивый или, – (очередное подмигивание), – скандальный характер.

На протяжении своего монолога он несколько раз облизывал губы и обшаривал глазами тело Кори.

Она глубоко вздохнула и напомнила себе, что хотя бы раз стоит не быть своим худшим врагом. Многие мужики ничего не могут с собой поделать – родился кретином и живет себе. А ей нужно попасть в этот архив. Если здесь нет ответа на загадку убийств, то его, вероятно, вообще нигде нет.

– Вы были членом олимпийской сборной? – спросила она голосом, исполненным фальшивого восхищения.

Это вызвало новый взрыв фанфаронства, включавшего информацию о том, что он получил бы бронзу, если бы не условия на трассе, не температура, не судьи… Слушать Кори перестала, но продолжала кивать и улыбаться.

– Это просто высший класс, – произнесла она, когда поняла, что он закончил. – Ни разу в жизни не видела живого олимпийца.

У Марпла было много еще чего сказать на этот счет. Пять или десять минут спустя Кори в отчаянии согласилась на свидание с ним в субботу вечером, а за это получила полный и неограниченный доступ в архив.

Уинн потащился следом, когда она направилась в элегантные, но требующие ремонта комнаты, забитые бумагами. Ко всем прочим ее бедам бумаги были лишь приближенно разобраны хронологически, а уж разобрать их тематически никто и не пытался.

Теперь Уинн горел желанием помочь ей. Он стал снимать с полок папки, а Кори уселась за длинный, обитый сукном стол и принялась перебирать их. Все они располагались не по порядку и были перепутаны, переложены посторонними и случайно сюда попавшими документами, и было понятно, что тот, кто занимался каталогизацией, страдал либо нарушением внимания, либо идиотизмом. Она перелопачивала одну кипу за другой, и комнату наполняли запахи ветхой бумаги и старого сургуча.

Минуты превращались в часы. В комнате стояла жара, свет был тусклый, и у Кори появилась резь в глазах. Даже Уинн в конце концов устал говорить о себе. Бумаги были сухими, и при малейшем движении над ними поднималась пыль. Тут были груды совершенно непонятных юридических документов, папок, судебных материалов, записей, опросных листов, протоколов судебных заседаний, слушаний, решения жюри присяжных вперемешку с планами земельных участков, кадастровыми документами, результатами лабораторных исследований руды, документами о партнерстве добытчиков, реестрами, заказами на работы, давно потерявшими всякую силу акционерными сертификатами, платежными ведомостями, счет-фактурами и совершенно неуместными постерами и газетными полосами. Время от времени изобилие документов пресекалось красочной театральной афишей, сообщающей о прибытии пышногрудой стриптизерши или балагана.