Либба Брэй - Пророки

Мэйбел вылетела из лифта как ошпаренная, когда на ее этаже открылась дверца.

– Спокойной ночи, – выпалила она, не оборачиваясь, и Эви поняла, что позже услышит все, что Мэйбел о ней думает. Первая фаза операции «Джерихо» была успешно провалена.

Приехав на свой этаж, они увидели записку на двери: «Пошел повидаться с Маллоем. У.Ф.». Это, без сомнения, был дядя Уилл – судя по лаконичности и инициалам. Смяв записку, Эви злобно хлопнула дверью и обожгла взглядом Джерихо, как ни в чем не бывало расположившегося в кресле Уилла с книгой.

Усевшись на диван, она смотрела на него в упор.

– Не обязательно было вести себя так грубо, знаешь ли.

– Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь, – пробубнил он, не поднимая взгляда от книги.

– С Мэйбел! Ты хотя бы мог изобразить вежливость.

– Мне неинтересно ничего изображать. Это все ложь. Ницше говорит…

– Не надо впутывать сюда Ницше. Он умер, а грубость часто бывает причиной внезапной и скорой смерти, – прорычала Эви. – А Мэйбел, кстати, очень умна. Может быть, даже поумнее тебя!

Джерихо соизволил оторваться от своей книжки.

– Родители прижали ее к ногтю. Она даже думает так, как ей велят. Ее слова о обществе, формирующем из детей монстров, – перепевка слов ее матери.

– Так ты, оказывается, слушал!

– Ей нужно развивать собственную точку зрения. Научиться думать за себя, а не просто повторять чужие слова, как попугай.

– А, ты имеешь в виду себя, повторяющего слова дяди Уилла и Ницше? – Эви выдернула книгу у него из рук и швырнула ее на диван.

– Вовсе нет. – Джерихо невозмутимо забрал книгу. – И почему мы в последнее время так много говорим о Мэйбел? Почему она тебе так важна?

– Потому что… – Эви призадумалась. Она ведь не могла сказать этого. Потому что Мэйбел в тебя влюблена. Потому что последние три года она упоминала о тебе в каждом письме. Потому что каждый раз, как ты входишь в комнату, она обмирает и затаивает дыхание. – Потому что она – моя подруга. Никто не смеет грубить моим друзьям! Понял?

Джерихо раздраженно вздохнул.

– С этих пор я буду с ней образцом вежливости и галантности.

– Спасибо. – Эви саркастически присела в книксене. Джерихо даже не посмотрел в ее сторону.

Вырвав листок из записной книжки, Мемфис гневно смял его и отбросил прочь. Он снова и снова шлифовал стихотворение о своей матери, но слова не шли к нему, и у него уже появились мысли о том, не суждено ли ему провалиться на поэтической стезе так же, как и на целительской.

Ветер шелестел опавшей листвой. Мама умерла в апреле, когда деревья только начинали кутаться в цветы и листья, будто юные девушки, что, наряжаясь, превращаются в блистательных леди. Весной – когда сама идея смерти кажется кощунственной! Мемфис помнил, что его разбудил отец. Его глаза были темны от печали.

– Пора, сынок, – тихо сказал он и провел сонного Мемфиса по темному дому в дальнюю комнату, где горела одинокая свеча. Мама, дрожа от озноба, лежала под тонким одеялом. – Прошу тебя, сынок. Ты должен сделать это. Ты должен оставить ее здесь, среди нас.

Папа подвел его к постели. Мама похудела так, что остались кожа да кости, а поседевшие волосы походили на сахарную вату. Она вдруг замерла под своим одеялом и уставилась в потолок невидящим взглядом, словно наблюдая какие-то картины, недоступные обычным людям. Мемфису на тот момент было четырнадцать.

– Давай же, – срывающимся голосом попросил отец. – Пожалуйста.

Мемфис испугался не на шутку. Мама уже стояла на пороге смерти, и он не знал, чем сможет помочь. Он хотел спасти ее раньше, но она не позволила.

– Не хочу, чтобы мой сын отвечал за это, – твердо сказала она. – Пусть случится то, что суждено.

Но Мемфис не хотел, чтобы мама умирала. Он положил на нее руки. Ее глаза широко раскрылись, она попыталась помотать головой и оттолкнуть его, но была слишком слаба из-за болезни.

– Мама, я помогу тебе.

Она раскрыла иссохшие, потрескавшиеся губы, но не смогла произнести ни звука. Мемфис почувствовал знакомое тепло, и вот течение подхватило его, понесло в неизвестность. Они словно оказались в бескрайнем море, их покачивало на волнах. Впадая в транс во время своих целительских сеансов, Мемфис ощущал незримое присутствие духов. Оно было ободряющим и вполне дружелюбным, так что он никогда не боялся. Но только не в этот раз. Мемфис вдруг оказался на темном кладбище, вокруг стелились рваные языки тумана. Поблизости него сгрудились недоброжелательные, холодные тени. На каменном надгробии сидел высокий худой незнакомец в цилиндре. Его костлявые руки были сжаты в кулаки.