Дэйв Эггерс - Сфера

Мэй постояла, глотнула из стакана, подумала, не слинять ли. Но ведь он сделал ей комплимент. Отвесил неприличный, неловкий, но очень прямолинейный комплимент, и она знала, что никогда этот комплимент не забудет, и от него ее сердце уже заскакало иноходью.

– Хочешь посмотреть что-нибудь? – спросил Фрэнсис.

Еще не обретя дар речи, Мэй пожала плечами.

Фрэнсис полистал опции. Доступ был практически к любому фильму и телепрограмме, дошедшим до наших времен, и еще пять минут они отмечали, что бы посмотреть, а потом придумывали что-нибудь другое, такое же, но лучше.

– Слышала последнее Ханса Уиллиса? – спросил Фрэнсис.

Мэй решила остаться, решила, что рядом с Фрэнсисом ей приятно. Здесь она обладает властью, и эта власть ей нравится.

– Нет. Кто это?

– Музыкант, в кампусе живет? На той неделе целый концерт записал.

– Уже вышел?

– Нет, но если среди сфероидов будет высокий рейтинг, могут и выпустить. Давай поищу.

Он поставил запись, деликатную фортепианную пьесу – точно дождь начинается. Мэй выключила люстру; серое свечение монитора омывало Фрэнсиса призрачным светом.

Она заметила толстую кожаную книжку, взяла.

– А это что? У меня в номере такого нет.

– А, это мое. Альбом. Просто фотки.

– Семейные? – спросила Мэй, а потом вспомнила его тяжкую историю. – Прости. Это я зря так сказала.

– Нормально, – ответил он. – Они, в общем, семейные. Братья-сестры там тоже где-то есть. Но больше я и опекуны. Хочешь посмотреть?

– Ты это держишь в «Сфере»?

Он забрал у Мэй альбом и сел на кровать.

– Нет. Обычно он дома, но я привез сюда. Хочешь? В основном тоску нагоняет.

Фрэнсис уже раскрыл альбом. Мэй села рядом и стала смотреть, как он перелистывает. На страницах мелькал Фрэнсис в скромных гостиных, залитых янтарным светом, в кухнях, иногда в парке аттракционов. Опекуны всегда в расфокусе или за кадром. Открылась фотография, где Фрэнсис сидел на скейтборде, глядя в камеру сквозь громадные очки.

– Материны, наверное, – сказал он. – Ты глянь на оправу. – Он пальцем обвел круглые линзы. – Это ведь женские, да?

– По-моему, да, – сказала Мэй, глядя в детское лицо Фрэнсиса. Та же открытость, тот же выдающийся нос, та же полная нижняя губа. На глаза у Мэй навернулись слезы.

– Что-то я не помню таких очков, – сказал он. – Не знаю, откуда взялись. Единственная версия – мои обычные разбились, а это ее, и она дала мне поносить.

– Ты симпатичный, – выдавила Мэй. Ей хотелось выплакать всю душу.

Фрэнсис щурился на портрет, будто надеялся отыскать некие разгадки, если подольше посмотреть.

– Где это? – спросила Мэй.

– Без понятия.

– Ты не знаешь, где жил?

– Ни малейшего. Даже фотографии – уже редкость. Не все опекуны дают фотки, но если дают, то такие, по которым их не вычислить. Ни фасадов дома, ни адресов, ни названий улиц, никаких достопримечательностей.

– Ты серьезно?

Фрэнсис посмотрел на нее:

– Опека так устроена.

– Почему? Чтоб ты не смог вернуться?

– Правила такие. Ну да, чтоб не вернулся. Они тебя держат год, на этом все, и они не хотят, чтоб ты опять заявился к ним на порог, особенно когда ты уже старше. Дети разные, бывают тяжелые случаи, и семьям приходится думать, что будет, когда детки подрастут и их выследят.

– Я и не знала.

– Ага. Система дикая, но смысл есть. – Он допил саке и пошел сменить музыку.

– Можно посмотреть? – спросила Мэй.

Фрэнсис пожал плечами. Мэй полистала, ища опознавательные знаки. Но на десятках фотографий – ни адресов, ни домов. Либо интерьеры, либо анонимные задние дворы.

– Наверняка кто-то был бы рад, если б ты проявился, – сказала она.

Заиграла другая песня – старый соул, Мэй не помнила названия. Фрэнсис сел рядом.

– Может быть. Но это против уговора.

– И ты не пытался? Есть же распознавание лиц…

– Не знаю. Пока не решил. Я для того это сюда и принес. Отсканирую завтра, погляжу. Может, найду кого. Но вообще я ничего особо не планирую. Пару дыр заполнить.

– Ты имеешь право знать хотя бы какие-то базовые факты.

Мэй полистала альбом и остановилась на портрете Фрэнсиса – не старше пяти, маленький, по бокам две девочки лет девяти-десяти. Конечно, сестры, которых убили, и Мэй хотела посмотреть на них, хотя не понимала отчего. Неохота подталкивать Фрэнсиса к разговору; ясно, что лучше промолчать, он сам должен начать эту беседу, а если вскоре не начнет, надо перевернуть страницу.

Он ни слова не сказал, и Мэй перелистнула; накатило сочувствие. Она слишком сурово с ним обходилась. Он рядом, она ему нравится, он хочет быть с ней, он самый грустный человек на земле. И Мэй в силах это изменить.