Кристофер Смит - Пятая авеню

И тут мужчина завел мотор.

Взрыв подбросил «Таурус» в воздух на двадцать футов, разметав по сторонам дверцы, шины решетки и бамперы. Все это взлетело и закувыркалось в воздухе, а затем, упав на землю, покатилось по тротуару, оставляя за собой горящие полосы, разрушая все, что попадалось на пути, и в конце концов остановилось возле Марио. В его грудь ударили разлетевшиеся по сторонам мелкие обломки.

Доехав до конечной станции Западной линии метро на 4-й улице, Гарольд дождался, пока лимузин, привезший его, не скрылся из виду, а потом влился в людской поток, устремленный вниз, к станции, по бесчисленным ступенькам.

Крепко держась за поручни, он старался идти вместе с потоком, но внезапно чуть не упал, когда группа подростков пронеслась рядом с ним. Идти в толпе было тяжело, а Бейнс чувствовал сильную усталость, но он решил вернуться домой именно этой дорогой.

Когда Гарольд достиг нижней ступеньки, то уже едва дышал, лоб покрыла испарина, а сердце билось угрожающе часто. Поезда не было уже давно. Люди стояли группами, прислонившись к облицованным кафелем стенам и колоннам, или нетерпеливо ходили взад-вперед по краю платформы. Было мучительно жарко, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха. Он уже много лет не спускался в метро и успел забыть, насколько мучительными были поездки в летнее время.

Заметив среди толпы свободный пятачок, он быстрым шагом дошел до него и слепо уставился на грязные рельсы. Живот скрутило резкой болью, когда он увидел крысу. Она, нервно двигая хвостом и прижав уши, что-то ела. Приглядевшись, старик понял, что это останки дохлой кошки.

Гарольд отвел глаза. Он не будет тосковать по этому городу. Он не будет тосковать по этой грязи.

Закрыв глаза, он подумал о Лиане. Она все знала. Она знала об этом все эти годы и, несмотря на это, всегда любила его. При мысли о том, что она виделась с тем злополучным фотографом, он едва не заплакал в голос от унижения. Интересно, сколько раз она встречалась с ним и после каждой встречи думала об этих фотографиях? Сколько раз она обнимала его, чувствуя при этом жалость и сострадание?

Внезапно тяжелый влажный воздух заколебался. Цементный пол завибрировал, и люди, стоявшие у стен и колонн, двинулись вперед.

Глядя вниз, на путь, Гарольд заметил, как крыса, мелькнув серым хвостом, скрылась под деревянной шпалой.

Вспомнив о Луисе Райане, Гарольд задумался, что ждет этого человека, когда Марио де Сикко возьмется за него. «Наверное, перережет ему горло, – подумал Гарольд. – Или, может быть, вспорет ему грудь и раздавит в руках его сердце…»

Его самого удивляло, почему он так верил де Сикко.

Гарольд понимал, что под защитой де Сикко семья Редман будет в безопасности. Он понимал, что Марио обеспечит им такую защиту, на которую он сам не способен. Сейчас он больше всего на свете хотел посмотреть заголовки завтрашних утренних газет.

Он почувствовал сильный порыв ветра – это поезд вошел в тоннель. Вот он уже замаячил в широкой трубе, этот грохот возбуждающе действовал на толпу.

Гарольд смотрел на быстро приближающийся поезд, испытывая при этом радость, к которой примешивалось и чувство горечи. Три дня назад его анализ на ВИЧ показал положительный результат. Его потребность в героине и кокаине стала неконтролируемой. Он знал, что если Райан умрет, то пленка, которой этот человек его шантажировал, наверняка всплывет, попадет в руки прессы, и это не просто поставит его самого в затруднительное положение, а наверняка разрушит его семью.

Этот путь намного лучше. После этого от него в этом мире не останется ничего.

Поезд был уже совсем близко.

Он подумал о Хелен и о своих детях, но основная его мысль была сейчас о Лиане. Он любил ее. Он будет тосковать о ней, сильнее, чем о ком-либо другом. В своем завещании он оставил ей половину всего, что у него было.

Когда поезд приблизился, Гарольд кинул на него радостный взгляд – наконец-то! – и прыгнул на пути.

За мгновение до столкновения с поездом Гарольд услышал ошеломляющие, нечеловеческие крики, издаваемые людьми, отказавшими ему в том, чтобы быть таким, какой он есть, – лицемеры, дружно проводящие уходящего от них этим чудовищным воплем. И эти ублюдки хотели, чтобы он жил!

Чувствуя нарастающее внутри бешенство, Гарольд хотел закричать на них, сказать им, как ненавистно ему было жить от одной лжи к другой, что у него никогда не было ни единого шанса на то, что они воспринимали как нечто само собой разумеющееся – шанса быть тем, кем он был, и не испытывать при этом ни стыда, ни страха, ни боли, ни унижения.