Джон Ле Карре: Шпион, пришедший с холода

– Но что же Фидлер? Неужели у тебя совсем нет сочувствия к нему?

– Это война, – ответил Лимас. – И она только потому выглядит столь отчетливо грязной, что ведется в малых масштабах, всегда в ближнем бою, почти неизменно вызывая гибель поневоле вовлеченных в нее невиновных людей. Я вынужден признать это. Но такие конфликты ничто, пшик в сравнении с настоящими войнами – будь то в прошлом или будущем.

– О, мой бог, – тихо сказала Лиз. – Ты не понимаешь. И не хочешь понять. Тебе все время приходится убеждать самого себя. То, что они творят, гораздо страшнее: они нащупывают слабости, свойственные всем людям, находят их во мне и в любом, кого потом используют, чтобы превратить в свое оружие и пускать его в ход, калеча судьбы и убивая…

– Господи! – воскликнул Лимас. – А чем еще занимались люди от сотворения мира? Неужели ты до сих пор не поняла? Я ни во что не верю, даже во всеобщее уничтожение и анархию. Меня тошнит, меня выворачивает наизнанку от убийств, но я не вижу, к каким другим средствам они могут прибегать. И они ведь не стремятся всех обратить в свою веру. Они не взбираются на кафедры или партийные трибуны, призывая людей бороться за мир и бог знает за что еще. Это всего лишь мелкие людишки, которые пытаются удержать проповедников всевозможных великих идей от того, чтобы они не повзрывали друг друга к чертовой матери.

– Ты ошибаешься, – безнадежно констатировала Лиз. – Они гораздо страшнее, чем мы все, вместе взятые.

– Потому что я занимался с тобой любовью, заставив поверить, что я нищий пьяница? – жестко спросил Лимас.

– Потому что они презирают, – ответила Лиз, – презирают все подлинное и доброе; они презирают любовь, презирают…

– Да, – внезапно согласился Лимас, чувствуя безмерную усталость. – Это цена, которую им приходится платить. Одинаково презирая и Бога, и Карла Маркса по одной и той же причине.

– И это делает тебя одним из них, – продолжала Лиз. – Ты ничем не лучше Мундта и всех остальных… Мне ли теперь этого не знать? Ведь это с моими чувствами играли, не правда ли? Играли они, играл ты, потому что тебе на все наплевать. Только Фидлер в этом не участвовал… Но вы все… Все остальные… Вы обращались со мной, как с ничтожеством, как с мелкой разменной монетой… Вы все из одного теста, Алек.

– О, Лиз, – в отчаянии сказал он, – умоляю, поверь: я ненавижу все это, я смертельно устал. Но наш мир, целое человечество… Они как будто сошли у ума. И мы – всего лишь ничтожная расплата за безумие… Везде происходит то же самое. Людей обманывают, сбивают с толку, людские судьбы ломают с величайшей легкостью, везде расстреливают, сажают в тюрьмы, целые социальные группы и классы списывают в расход не раздумывая. А ты… Вернее, твоя партия? Видит бог, она вся построена на костях обыкновенных людей. Ты никогда не видела смерти, Лиз, как видел ее я…

Пока он говорил, Лиз вспомнились грязный тюремный дворик и слова надзирательницы: «Здесь тюрьма для тех, кто тормозит наш марш вперед… для тех, кто считает, что имеет право совершать ошибки».

Лимас внезапно весь подобрался, пристально вглядываясь сквозь лобовое стекло. В свете фар Лиз тоже теперь различила фигуру, стоявшую на дороге. В руке человек держал маленький фонарик, который то включал, то выключал по мере приближения их машины.

– Это за нами, – пробормотал Лимас. Он заглушил двигатель, выключил фары, позволив автомобилю двигаться вперед по инерции. Когда они поравнялись с мужчиной, Лимас обернулся и открыл заднюю дверь.

Лиз даже не посмотрела на того, кто сел на сиденье позади нее. Она неподвижно устремила взгляд вперед, глядя на улицу, которую поливал дождь.

– Держитесь на тридцати километрах в час, – сказал мужчина. В его голосе звучали напряжение и страх. – Я укажу вам путь. Когда доберемся до места, вам нужно будет выйти и бежать к стене. Луч прожектора направят точно в то место, где вам предстоит перебраться на другую сторону. Держитесь луча. А когда его отведут в сторону – перелезайте. У вас будет на это девяносто секунд. Вы пойдете первым, – обратился он к Лимасу, – а девушка вслед за вами. В нижней части вбиты железные скобы, но потом вам придется с силой подтянуться. Доберетесь до верха стены и поможете забраться на нее своей спутнице. Вы поняли?

– Поняли, – сказал Лимас. – Сколько осталось до места?

– На тридцати километрах в час мы будем там примерно через девять минут. Луч направят на стену ровно в пять минут второго. Они могут дать вам девяносто секунд. Не больше.