Рекс Стаут - Слишком много клиентов (сборник)

Я поднялся:

– Нет, мэм. Мне еще труднее. Я только сильнее напрягаюсь, когда вы вот так натягиваете покрывало до подбородка. Я же знаю, что́ там, под ним. У меня дела. Сколько пятидолларовых бумажек вы ей послали?

– Я не считала. Разговор состоялся в августе, так что первую я послала первого сентября, а потом посылала каждый месяц.

Покрывало соскользнуло.

– А в мае? Двенадцать дней назад?

– Да.

– Получается девять месяцев. Деньги в сейфе у мистера Вульфа. Я пообещал миссис Перес когда-нибудь вернуть их, но раз это плата за молчание, вы имеете право подать иск.

Я шагнул к ней, протянул руку, обхватил пальцами ее ногу и легонько сжал.

– Видите? Рефлекс. Так что я лучше пойду.

С этими словами я повернулся и вышел. Как только я оказался в прихожей, невесть откуда появилась Майк, сержант в юбке. Но дверь она предоставила мне открыть самому. Внизу, в холле я бросил портье:

– Расслабьтесь. Пропажа нашлась в шкатулке с драгоценностями. Горничная решила, что это серьги.

Полезно поддерживать добрые отношения с привратниками. Когда я вышел на улицу, мои часы показывали 3.40, так что Вульф, скорее всего, был у себя в кабинете. Я нашел телефонную будку и набрал номер.

– Да? – откликнулся Вульф. Ни за что не станет отвечать по телефону как положено.

– Это я. Звоню из автомата на Мэдисон-авеню. Деньги, заплаченные шантажисту, обычно возвращают обратно. Купюры принадлежат Мег Дункан. Мария Перес засекла ее внизу год назад и потом девять месяцев тянула из нее по пять баксов в месяц. Одна из крупнейших акций вымогательства в истории преступного мира. Мег Дункан вчера вечером играла спектакль, а из театра сразу отправилась в отель и легла в кровать. Я видел эту кровать и даже сидел на ней. Возможно, она сказала правду, вероятность – процентов девяносто пять. Отсюда минут восемь ходьбы до дома Йигера. Мне сходить сначала туда?

– Нет. Миссис Йигер звонила, и я сказал ей, что ты будешь между пятью и шестью. Она ждет тебя, чтобы ты отвез ее посмотреть на ту комнату. Учти, это твоя проблема.

– Будто я не знаю. Когда я заходил утром, вы сказали, что, возможно, захотите прикомандировать меня к Солу, Фреду или Орри.

– Я думал об этом, но нет. Действуй!

Стоя у края тротуара и пытаясь поймать такси, я размышлял о том, как причудливо сочетались в Марии практическая жилка и тонкая душевная организация. Действительно, не станешь ведь хранить фотографию с автографом человека, у которого вымогаешь деньги? Дарительница наверняка написала на снимке что-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями» или «всего самого доброго». И когда она превращается в твою жертву, нужно совсем не иметь совести, чтобы по-прежнему хранить такой дар.

Я не договаривался о встрече с мистером или миссис Остин Хок. Во-первых, не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, предпочел бы побеседовать с кем-то одним из них, неважно с кем, с глазу на глаз. Так что, нажимая на кнопку в парадной дома номер шестьдесят четыре по Эдем-стрит, я не знал даже, есть ли кто в квартире. Но судя по всему, кто-то там был, раз послышался щелчок.

Я толкнул дверь, вошел и поднялся по лестнице. На сей раз меня встретили не на пороге. Он стоял на площадке между первым и вторым этажами. Когда я поднялся до нее, Хок отступил на шаг. Он явно не был рад меня видеть.

– А я снова к вам, – вежливо сообщил я. – Ну как, нашли вчера жену?

– Что вам нужно? – резко спросил он.

– Ничего особенного. Задать пару вопросов. Вскрылись кое-какие новые обстоятельства, которые немного все осложняют. Возможно, вы в курсе. Я про убийство девушки по имени Мария Перес.

– Нет. Я сегодня не выходил. Не просматривал газет. Кто такая Мария Перес?

– Точнее будет сказать, кем была Мария Перес. А как же радио?

– Не включал. Так кто она была?

– Дочь человека, который видел вас, когда вы входили в дом на Восемьдесят второй улице. Ее тело нашли вчера ночью на Северном речном пирсе. Застрелена между девятью вечера и полуночью. Мистер Вульф интересуется, как вы провели вчерашний вечер. Вы и ваша жена.

– Ни хрена себе! – выдохнул он.

Мои брови поползли вверх от изумления. Это он явно не у Роберта Браунинга почерпнул. Не знаю, может, так выражались драматурги-елизаветинцы? Должен признаться, ничего в них не смыслю.

Откуда бы он этого ни набрался, передо мной стоял совсем другой Остин Хок. Не тот, которого я вчера днем пожалел. И дело было не только в словечке, которое он отпустил. И лицо стало другим, и манера держаться. Этот Хок никого не молил о снисхождении.