Рекс Стаут - Если бы смерть спала (сборник)

Карьере дипломата очень помогает жена-соратница, и, если верить Паппсу, у Лисона была именно такая спутница жизни. Паппс высоко о ней отозвался, не забывая, впрочем, приглушать голос, так как она сидела с ним рядом, между ним и послом. У меня не возникло серьезных возражений относительно ее внешности, но высшую оценку эта дама не заслужила из-за слишком широкого лба. Гладкая бледная кожа, светло-каштановые волосы, собранные в пучок, живые карие глаза – все это было очень хорошо, но другой проблемой оказался рот. Вероятно, изначально задуман он был неплохо, но потом что-то оттянуло его уголки книзу. Либо эту женщину постигло какое-то разочарование, либо она слишком уж сильно сосредоточилась на карьере мужа. Будь супруга Лисона чуть помоложе, я бы не отказался разузнать, в чем именно причина, и предложить программу по исправлению дефекта. Коли Вульф мог послужить своей стране, готовя послу форель, то почему бы и мне не услужить родине, подлакировав жену-соратницу помощника госсекретаря?

Вторую женщину за столом лакировать не требовалось. На противоположной стороне, по диагонали от меня, сидела Адрия Келефи – не дочь посла, как можно было бы подумать, а его жена. Соратницей она, прямо скажем, не казалась, зато выглядела на все сто. Маленькая, смуглая, изящная, с сонным взглядом и шелковистыми черными волосами – ее так и хотелось подхватить на руки и куда-нибудь отнести, хотя бы в супермаркет, чтобы купить ей кока-колы (хотя я сомневаюсь, что это угощение показалось бы ей достойным). Помощник госсекретаря Лисон сидел справа от нее, а Ниро Вульф – слева, и с обоими она справлялась великолепно. Один раз миссис Келефи даже положила свою ладонь на руку моему боссу и удерживала ее там секунд десять, и он не отодвинулся. Памятуя о том, что больше всего на свете Ниро Вульф ненавидит физический контакт с кем бы то ни было и женщин, я счел своим долгом сблизиться с Адрией Келефи, чтобы выяснить, как она это проделывает. Но с этим придется подождать. Рядом с Вульфом, напротив меня, сидел девятый и последний за столом человек – высокий, худой, с неизменным прищуром и тонкими поджатыми губами, которые напоминали дефис, расположенный между костлявыми челюстями. Его левая щека была на четыре тона краснее правой, что я вполне понимал и чему сочувствовал. Камин, находящийся справа от меня, у него был слева. Паппс подсказал, что этого нашего сотрапезника зовут Джеймс Артур Феррис. Я предположил, что он, должно быть, мелкая сошка вроде меня – лакей или носильщик, – раз его усадили на вторую из сковородок.

Паппс хмыкнул:

– О нет, он вовсе даже не лакей. Мистер Феррис – очень важный человек. Он здесь благодаря мне. Мистер Брэгэн с бо́льшим энтузиазмом пригласил бы кобру, но поскольку он умудрился заполучить себе и посла, и помощника госсекретаря Лисона, то я подумал, что будет только справедливо, если мы позовем мистера Ферриса тоже, и настоял на этом. Я весьма злокозненный человек, мне доставляет удовольствие стравливать сильных мира сего. Вы говорите, что поджариваетесь здесь. Почему это происходит? Потому что стол стоит слишком близко к огню. Зачем же его поставили так близко к огню? А затем, чтобы мистер Брэгэн мог посадить мистера Ферриса так, чтобы тому было крайне неудобно. Нет на свете более мелочных людей, чем большие люди.

Когда моя тарелка опустела, я сложил нож и вилку, как было предписано этикетом, и поинтересовался:

– А вы сами какой человек – большой или маленький?

– Ни то ни другое. Я вне категории. Как говорится, «белая ворона».

– А что делает Ферриса большим человеком?

– Он представляет большой бизнес – синдикат из пяти крупнейших нефтяных компаний. Вот почему мистер Брэгэн так хочет подпалить ему перья. На кону сотни миллионов долларов. Все эти четверо суток мы по утрам рыбачили, днем грызлись, а вечерами братались. Мистер Феррис кое в чем сошелся с послом, но, боюсь, не с помощником госсекретаря Лисоном. Меня все это забавляет. В конце концов решение будет зависеть от меня, и я подвожу дело к тому, чтобы правительство, которое мне платит, получило бы дополнительные десять – двадцать миллионов. Не думайте, будто я излишне болтлив, это будет ошибкой с вашей стороны. Если вы повторите мои слова мистеру Вульфу и они затем через него достигнут ушей любого из здесь присутствующих, включая помощника госсекретаря Лисона, я не упрекну вас в несдержанности. Я человек откровенный. На самом деле я мог бы даже…

Мне не довелось услышать, на что способен этот коварный, злокозненный и откровенный человек, так как нас прервали. Джеймс Артур Феррис вдруг с грохотом отодвинул свой стул, поднялся, решительно пересек комнату, направившись к дальней стене – а это добрых двадцать шагов – и схватил с подставки бильярдный кий. Все головы повернулись к нему, и, наверное, не я один подумал, что он собирается промаршировать обратно и ударить кием нашего хозяина, но Феррис всего лишь поставил биток на ударную позицию и, не утруждая себя прицеливанием, разбил пирамиду. В гробовой тишине головы сначала повернулись к Брэгэну, а затем – друг к другу. Я ухватился за выпавшую мне возможность. Брэгэн мог поджаривать Ферриса сколько угодно, это меня не касалось, но поджаривать еще и меня было совсем ни к чему, и у меня появился шанс. Я встал и подошел к бильярдному столу, где вежливо предложил Феррису: