Ник Пиццолато - Остров пропавших душ

– Ты куда? – спрашивает Роджер.

Но я уже, как рысь, проскочил через вращающуюся дверь.

– Хочу выйти через заднюю дверь, – отвечаю я куда-то в пустоту.

С колотящимся сердцем я прохожу по аллее за «Файнест Донатс» и начинаю взбираться на песчаный гребень на границе с бизнес-парком. Я тяжело дышу. Вспоминаю о том, как двадцать лет назад вылетел из «Логова Стэна» и бежал по полю, слыша крики преследователей и чуть не проглотив собственный язык. Конечно, я могу сказать себе, что у человека в «Ягуаре» нет никаких причин преследовать меня, но оглянуться через плечо я все-таки боюсь.

Я так и не решил, что делать с этой паранойей. Бежать или оставаться. Из-за Рокки мне хочется остаться.

После того как города остались позади, Техас превратился в зеленую пустыню, созданную для того, чтобы раздавить вас своей необъятностью, в громадное пространство, заполненное только небом. Девочки смотрели на пейзаж широко открытыми глазами, как на шоу фейерверков.

Шоссе № 45 идет на юг вдоль северной части острова: вся акватория забита лодками, раскрашенными во все цвета радуги, сети свисают с рыбачьих траулеров, как мох с кипарисов. Бомжи прячутся в тени пальм и фонарных столбов. Листья с пальм во многих местах были обрезаны, поэтому они выглядели как обглоданные ребра, воткнутые в грязь. Худющая собака со свалявшейся шерстью рысью бежала вдоль тротуара, направляясь, возможно, на остров Пеликанов. Девочки-тинейджеры в узеньких бикини восседали на сложенных мягких крышах автомобилей – солнце сверкало на их зубах, на хромовой отделке кузовов, на бутылочных пробках, прикрепленных к колпакам колес, и на расплющенных пивных банках, вдавленных в асфальт. Ребята постарше толпились вокруг них, передавая по кругу банки с «Хай-Лайф» [35]или «Лоун Стар» [36].

Залив был темно-синим, а солнечная дорожка в милю шириной выглядела на нем как полоса, выжженная напалмом. Воздух, казалось, обладал свойством усиливать яркость солнечного света, разделяя его на отдельные лучи. Отражающееся в стеклах солнечных очков прохожих, солнце выглядело как сверкающие монетки.

Девушки в купальниках катались на роликах вдоль променада, проходившего по дамбе; группа скейтбордистов взбиралась на все отбойники и препятствия на своем пути и рикошетом отлетала от них. В тени больших туристических комплексов, расположенных вдоль линии прибоя, взлетали в воздух мячи – там играли в пляжный волейбол. Можно было почувствовать запахи открытых рыбных рынков, корзин с креветками и кипящих котлов, в которых варились перченые крабы и где местные бездомные собаки подбирали под столами остатки еды.

То тут, то там виднелись свидетельства славной истории острова: старые испанские соборы, провяленные на солнце, – из белого камня и розового кирпича, глинобитные и оштукатуренные. Рядом, в Морском музее, раздувалось от непонятной спеси трехмачтовое судно XIX века. Здесь можно было стать посредником между настоящим и будущим. Или утопить свои воспоминания в белом от жары заливе, чтобы они исчезли, как сухие листья в пламени костра.

Руками малышка держалась за раму окна, рот ее был широко открыт. Шепотом, как будто это был большой секрет, она спросила:

– Что это?

– Это океан, детка, – на ушко ответила ей Рокки.

– А что это такое?

– Вода, милая. Много, много воды.

На коричневых пляжах, вдоль полосы прибоя, лежали выжженные солнцем добела водоросли. Рокки смотрела на людей, которые колдовали над дымящимися грилями, и на почти голых мальчишек и девчонок, окружавших их, как стаи голодных собак. Было видно, что она думает о жизни. Многие в ее возрасте уверены, что будут жить вечно, и рассматривают жизнь как дар небес, гарантирующий им бесконечное и непрекращающееся веселье.

Я никогда не воспринимал жизнь так и знал, что девушке это тоже было не свойственно. Время от времени казалось, что она обеспокоена своим будущим, как и некоторые другие молодые люди, и тогда ее глаза становились задумчивыми. Лицо, о котором она совсем забывала, переставало играть ту роль, которую ему отводила ее сельская гордость, не терпевшая замешательств или угрызений совести. И об этом я тоже кое-что знал.

Не знал я только, что делать с этими замешательствами и угрызениями совести.

Я не совсем понимал, почему оказался здесь, и был уверен, что надолго не задержусь.

Логичным и даже благородным вариантом было снять им комнату в отеле, заплатить за несколько дней вперед и расстаться. А глядя на малышку, трудно было не почувствовать себя благородным человеком. Именно это чувство обычно давит на тебя и заставляет платить не за свои билеты.