Хьелль Ола Даль - Последний расчет

Изнутри загремела цепочка; он обратил лицо к хозяйке.

– Ваш сын… – начал инспектор, когда оба очутились в маленькой, но очень чистой кухне окном на дорогу.

Он замолчал, глядя на хозяйку дома. На вид ей можно было дать около шестидесяти; на измученном лице отпечаталось горе. Глаза покраснели, лицо распухло. Она едва заметно поморщилась. Судя по дрожащим губам и нервному тику, она с трудом справлялась с собой. Мать Крамера смотрела на него равнодушно – ни дружелюбно, ни враждебно. В ее глазах не было любопытства. В их глубине затаились боль и страдание.

– Ваш сын, – откашлявшись, повторил Гунарстранна, – не оставил никакого письма.

Она все так же смотрела на него пустым, равнодушным взглядом.

– Какого письма? – в замешательстве спросила она спустя какое-то время.

– Почти все самоубийцы оставляют предсмертные письма, – спокойно объяснил Гунарстранна, не сводя с нее взгляда. Он чувствовал, что в ней вскипает буря, и был начеку.

Она судорожно вцепилась в керамический переключатель плиты. Если не считать этого жеста, она никак не отреагировала на его слова.

– Письмо, – повторил Гунарстранна, кивнув.

Бури не последовало, хотя слова давались ей с трудом:

– По-моему, вы ошибаетесь… Очень легко ошибиться, когда судите о незнакомом человеке. Если бы вы знали Хеннинга, у вас бы не возникло таких мыслей.

Она тяжело дышала.

– А вы что думаете? – не сразу спросил Гунарстранна.

– О чем? О чем я, по-вашему, должна думать? – вскинулась мать Хеннинга. – Мне кажется, что все происходит не со мной… Да, я знаю, что он умер, но я по-прежнему жду, что он вот-вот придет. Когда вы позвонили, я думала, это Хеннинг.

Инспектор не двигался с места. Сунув руки в карманы расстегнутого пиджака, он не сводил взгляда с хозяйки квартиры. Она была выше его ростом. В ее глазах скопились слезы; она прислонилась к плите и ссутулилась.

– Что вы думаете о его смерти? – спросил Гунарстранна.

– Не знаю, что вы имеете в виду, но, по-моему, он не покончил с собой.

– Хотите сказать, что… его убили? – Последние слова он произнес не сразу.

Она выпрямилась, услышав его интонацию. Между ними повисло нечто невысказанное. Она отвернулась и посмотрела в окно. Время от времени в проеме между кустами можно было заметить проезжающие машины.

– Вам придется все выяснить, – ответила мать Крамера.

Гунарстранна кивнул:

– Отчасти поэтому я сейчас стою перед вами и спрашиваю о письме. Судя по тому, что мне известно, Хеннинг никому не рассказывал… о своей депрессии и других трудностях, с которыми он, возможно, столкнулся в последние месяцы.

– Нет.

– И о том, что он чувствует после смерти Катрине Браттеруд?

– Он, конечно, горевал, но со мной не откровенничал.

– Он вообще рассказывал вам о своих отношениях с ней?

– Не очень много. – Она снова посмотрела ему в глаза, собираясь с мыслями.

Гунарстранна посмотрел на свое отражение в кухонном окне – тощую фигуру с круглой, почти лысой головой и глазами навыкате, которые в стекле казались еще больше.

– Я знала, что она ужасно много значила для Хеннинга. Он был влюблен в нее. – Мать Крамера кашлянула и повторила: – Влюблен… Хеннинг очень страдал. Он привык подходить ко всему рационально, рассматривать все проблемы с разных сторон. Он смеялся над такими словами, как «любовь»; в конце концов, любовь основана на непосредственных чувствах. По-моему, он боялся и стыдился говорить о чувствах. Хеннинг был интеллектуалом.

Гунарстранна кивнул.

– Но он часто о ней думал. Ему казалось, что она очень важна для него, а он – для нее. Правда, со мной он ее не знакомил.

– Значит, последние несколько дней он не был подавлен и настроение у него было такое, как обычно?

Глаза матери наполнились слезами, губы дрожали.

– Он горевал по ней, но он ни за что не позволил бы горю одержать над собой верх! Он был спокойный, уравновешенный. Переживал, если был влюблен, конечно… если испытывал боль или радость из-за каких-то чувств… или ревновал… Но он не был ревнив. Для него подобные вещи были преходящими. Не знаю, как вам объяснить! Повторяю, он просто не мог покончить с собой из-за любви… А как вы себе представляете, что с ним случилось? – робко спросила она, видя, что Гунарстранна по-прежнему молчит.

– Все зависит от обстоятельств, – ровным тоном ответил он.

Она недоуменно подняла брови.

– Я бы хотел найти письмо, в котором он объяснял, почему вдруг решил покончить с собой. – Гунарстранна наконец сошел с места и сел на стул у окна. – Если можно так выразиться… – Он осторожно закинул тощую ногу на ногу, достал сигарету. – Что бы вы подумали, если бы факты неопровержимо доказали, что Хеннинг покончил с собой?