Хокан Нессер - Возвращение

– Думаю, что не хотят копаться в тех судебных заседаниях. Если окажется, что он был невиновен, начнутся всякие перестановки… не говоря уже о скандале в газетах и на телевидении.

Юнг почесал в затылке:

– А что говорит комиссар?

Мюнстер помедлил с ответом:

– Не знаю. Он по-прежнему на больничном. Но ясное дело, он не сидит дома и бьет баклуши.

– Это правда, что он кого-то подозревает? Я слышал краем уха вчера в столовой после обеда. То есть что у него есть на примете возможный убийца.

Любопытство Юнга было трудно спутать с чем-то еще, и Мюнстер понял, что вопрос вертелся у него на кончике языка все это время.

– Ну, – сказал он. – На самом деле я без малейшего понятия. Я ездил с ним в Каустин, когда он только вышел из больницы… Он зашел в дом и провел там около часа, а потом выглядел так загадочно, как будто… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Юнг кивнул:

– Черт возьми, это невероятно. Мы вчетвером или впятером прочесывали эту деревню несколько недель и не нашли ничего стоящего. А он едет туда и через полчаса имеет наметку. Как? Ты и правда в это веришь?

Мюнстер задумался:

– А ты сам как думаешь?

– Понятия не имею. Это ты у нас знаешь его лучше всех.

«Да, наверное», – подумал Мюнстер. Хотя иногда у него появлялось такое чувство, что чем ближе они сходятся, тем более непостижимым кажется ему комиссар.

– Трудно сказать, – ответил он. – Во всяком случае, комиссар что-то делает, в этом можно не сомневаться. В последний раз, когда я его видел, он пробормотал что-то об очень тонких нитях… о том, сколько ленивый толстый полицейский может просидеть в паутине, и тому подобном. В нем не чувствовалось особого энтузиазма, но он вообще такой, ты знаешь…

– Да, он такой, – согласился Юнг. – По крайней мере, он ни на кого не похож, это уж точно.

В его голосе прозвучала ясная нотка восхищения, в этом невозможно было ошибиться, и Мюнстеру вдруг захотелось передать эти слова комиссару.

«Может быть, мне даже это и удастся», – подумал он. С тех пор как стало известно об опухоли, у него появилось ощущение, что их отношения стали чуть более открытыми. Возможно, даже приблизились к равноправию и взаимному уважению. Или как там это еще можно охарактеризовать?

Несмотря на непостижимость. И естественно, только приблизились.

– Да, не похож, – сказал он. – Ван Вейтерен – это Ван Вейтерен. – Мюнстер посмотрел в сторону рояля: – Почему никто не идет? Рейнхарт говорил, что около часа дня, но уже двадцать минут второго.

– Я не знаю, – ответил Юнг. – Зато у нас есть морской язык. Вкуснятина!

Через сорок пять минут Эдвард Массек, просидевший все это время один, встал из-за стола. Юнг как раз заказал порцию грецких орехов в сахаре, но полицейские решили расплатиться и идти к коллегам делать доклад.

– Черт возьми, – сказал Рейнхарт, когда понял, что добыча ускользнула. – Во сколько это обошлось?

– Пожалуйста. – Мюнстер протянул счет.

Рейнхарт выпучил глаза на бледно-голубую бумажку.

– Это просто никуда не годится, – возмутился он. – А мы со Стауфом два часа ели в машине половину пакетика арахиса.

– А нам понравилось: было очень вкусно, – признался Юнг на заднем сиденье. – Может быть, завтра попробуем еще разок?

Последние десять – пятнадцать километров пути он провел под симфонию Дворжака «Из Нового Света», и для этого случая лучшего выбора быть просто не могло. С годами у него появилась способность чувствовать связь музыки с отношениями, заданиями, погодой и временем года. Нужно просто следовать тону, идти за ним вверх или вниз – и ни в коем случае не против… Здесь действуют внутренние течения и образы; они дополняют и гармонизируют друг друга… или как там это лучше сформулировать. Это нелегко объяснить словами. Это проще почувствовать.

Да, на самом деле с годами всё становится проще. За эти годы он стал подозрительнее относиться к словам. В этом не было ничего удивительного, если принять во внимание людей, с которыми ему приходилось сталкиваться на работе, от них услышать правду было скорее исключением, чем правилом.

Язык есть ложь, как сказал кто-то из мудрых.

Новый свет, значит. И по мере того, как яснело небо и солнце сушило сырость после упрямого утреннего дождя, он приближался к цели. Его опасения, что внезапно закружится голова и он не сориентируется в дорожной обстановке, пока что не оправдались. К тому же он делал продолжительные остановки; сидел за чашкой кофе в придорожных забегаловках с грязными окнами, немного прогуливался, чтобы размять ноги, и даже сделал несколько гимнастических упражнений, рекомендованных в послеоперационной памятке, которую кто-то всучил ему при выписке.