Хокан Нессер - Возвращение

Она встала:

– С меня хватит ваших…

– Полагаю, у вас были на то особые причины?

– Что вы…

– Я имею в виду, чтобы упрятать его за решетку. Это бы многое объяснило.

– Прощайте, комиссар. Можете не сомневаться, что начальник полиции узнает об этом разговоре!

Она развернулась и сделала три шага к двери, когда Ван Вейтерен поднялся с кресла.

– Чертова старуха, – прошипел он.

Она встала как вкопанная:

– Что вы сказали?

– Я просто пожелал вам хороших выходных. Вы сами найдете выход или вас проводить?

Через две секунды он снова был в кабинете один, а из коридора доносился возмущенный цокот каблуков госпожи Клименски.

«Ну-ну, – подумал он, снова нажав рычаг невесомости. – Так с ними и надо».

– Я понимаю, – сказала Синн. – Тебе не нужно оправдываться.

– Он прочитал каждое слово в каждом проклятом протоколе, пока лежал в больнице, – объяснял Мюнстер. – Ему просто необходимо увидеть это место своими глазами, а самому водить машину еще нельзя.

– Я понимаю, – повторила Синн.

Она листала газету и пила кофе. Времени было не более половины восьмого, но дети проснулись еще до семи, и их совершенно не волновало, что на дворе лето и воскресенье… теплое утро, кругом цветут вишни, а птицы оглушительно поют. Это утро проникало в дом через открытую балконную дверь и смешивалось с раздающимся из детской смехом Марики и вечными разговорами Барта о драконах, монстрах и футболистах.

Он поднялся и встал за спиной жены. Погладил ее по затылку и шее. Опустил руку за ворот халата и осторожно стал ласкать грудь, и вдруг почувствовал, как подкрадывается боль, отдаленный страх того, что этот момент пройдет. Эта секунда абсолютного счастья, одна из тех десяти – двенадцати, которые выпадают человеку за жизнь и которые, возможно, составляют ее смысл…

По крайней мере, так это ощущал интендант криминальной полиции Мюнстер. Как однажды объяснил ему дядя Арнольд, когда он сидел у него на коленях: если у тебя в жизни есть двенадцать хороших воспоминаний, то ты счастливый человек. Но двенадцать – это довольно много, поэтому не затягивай с началом подсчета.

Наверное, Синн почувствовала его беспокойство, потому что положила свою руку на руку мужа и прижала ее крепче к своей груди.

– Приятно, – сказала она. – Я люблю твои руки. Мы ведь успеем съездить на пикник во второй половине дня? В Лауерндамм или еще куда-нибудь. Было бы неплохо заняться любовью на природе, давненько мы это не делали… А ты что скажешь, любимый?

Он проглотил комок, внезапно подступивший к горлу.

– Как скажешь, дорогая, – ответил он. – Я вернусь до часу дня. Будь готова.

– Готова? – улыбнулась она. – Я и сейчас готова, если хочешь.

– Черт побери, если бы не дети и комиссар, то…

Она отпустила его руку:

– А может, нам попросить комиссара посидеть с детьми?

– Хмм… – отозвался Мюнстер. – Мне не кажется, что это такая уж хорошая идея.

– Ну что ж, – вздохнула Синн. – Тогда придется дождаться второй половины дня.

Когда Мюнстер притормозил у дома номер четыре по Клагенбург, комиссар уже стоял на тротуаре и ждал. Его плохо скрываемое возбуждение нельзя было не заметить, и, сев на пассажирское сиденье, Ван Вейтерен сразу же достал две зубочистки и начал катать из одного уголка губ в другой. Мюнстер понял, что в этот момент любая попытка заговорить, если он тут же не будет послан к черту, просто окажется бесполезной.

Вместо этого он включил радио, и, проезжая по пустым в воскресенье улицам, они могли слушать восьмичасовой выпуск новостей, где говорили в основном о ситуации на Балканах и новых нацистских выступлениях в Восточной Германии.

А еще прогноз погоды, который обещал прекрасный солнечный день и двадцать пять градусов тепла.

Мюнстер осторожно вздохнул и подумал, что если бы вместо пятидесятишестилетнего, недавно прооперированного комиссара криминальной полиции на пассажирском месте сидела его жена, то, наверное, он положил бы в этот момент руку на ее теплое, освещенное солнцем бедро.

Но, в конце концов, даже сегодня час дня когда-нибудь наступит.

Они остановились у заросшего прохода через живую изгородь из сирени. Мюнстер заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности.

– Нет, ты оставайся здесь, – запротестовал Ван Вейтерен и покачал головой. – Я не хочу, чтобы кто-то дышал мне в затылок. Мне нужно побыть одному и спокойно все обдумать. Подожди меня, пожалуйста, у церкви.