Стивен Хантер - Третья пуля

– Он никогда не запирал окна, что я могу сказать? – пошутил Уин. – Как бы то ни было… – Он сделал паузу, подкрепился джином, закурил тридцать пятую или сороковую сигарету и продолжил с драматизмом в голосе: – Как бы то ни было, вам хорошо известно, что Корд заставляет нас работать с печатными копиями записей прослушивания посольств.

Все тяжело вздохнули. Это полигон для новичков, средство проверки их терпения и прилежания, но Корд любил, чтобы все были при деле, и если у нас появлялось свободное время, мы по его распоряжению отправлялись читать последнюю информацию из посольств. Давало ли это что-нибудь? Не знаю. Во всяком случае, до того вечера не слышал, чтобы эти материалы приносили какую-то пользу.

– Итак, – сказал Уин, – я просматриваю страницы из советского посольства в Мехико. Обычная чушь, не заслуживающая никакого внимания: «почему нам приходится столько работать в неурочное время», «как это так, Борис едет в Париж, когда туда должен был поехать я», и все в том же духе. Они точно такие же, как и мы, любят поныть. И тут мне попадается на глаза что-то вроде интервью с неким битником-перебежчиком. Насколько я понимаю, это американец, южанин, бывший морской пехотинец. Ставлю кассету на магнитофон и слушаю записи беседы сотрудников посольства с этим парнем – Ли – и понимаю, что он просится в Россию. Причем обратно в Россию, поскольку он там уже прожил два с половиной года. Время от времени он переходит на плохой русский. Игорь и Иван не желают с ним разговаривать, но он не отстает от них и всеми силами пытается произвести впечатление. В конце концов – я не шучу – этот парень заявляет, что это он стрелял в генерала Уокера!

Послышались возгласы изумления. В нашем кругу покушение на генерала Уокера вызвало одобрение. Оно произошло 10 апреля того года в Далласе. Кто-то пустил пулю в это старого борова, когда он сидел за столом, замышляя свои злодеяния. Неизвестный стрелок промахнулся – очевидно, его подвел палец, нажимавший на спусковой крючок.

Генерал-майор в отставке Эдвин Уокер участвовал в двух мировых войнах, а также в Корейской войне. Дела у него шли прекрасно, но, как и многих других отставных военных, его погубила спесь. На почве антикоммунистических убеждений у него возникла навязчивая идея, со временем развившаяся в психоз, который в конце концов превратился в безумие. Будучи командиром 24-й пехотной дивизии, дислоцированной в Германии, он вместе со своими подчиненными противостоял советским танкам, пытавшимся просочиться через Фульдский коридор. Случись подобное, это поставило бы крест на его карьере. После этого он стал распространять среди своих подчиненных брошюры общества Джона Бёрча, наставлял их, как следует голосовать на выборах, и произносил речи, в которых заявлял, что все послевоенные лидеры демократов являются «розовыми», как и все, кто поддерживает Демократическую партию Измены.

Не то чтобы мы были демократами, хотя, вероятно, и были. Некоторые из нас – включая молодого Хью с кротким взглядом и трубкой во рту – даже либералами. Не то чтобы мы в той или иной мере разделяли коммунистические взгляды, но он вызывал у нас раздражение и неприязнь. Газеты раструбили о его «подвигах», и когда Уокер, отказавшись от предложенного ему Макнамарой перевода, вернулся в Штаты, его встретили, словно героя, как после победы встречали Макартура, хотя ему явно недоставало элегантности и изысканных манер последнего.

Отставной генерал-майор обосновался в своем родном городе и продолжал ораторствовать, все еще представляя в своем лице 24-ю пехотную дивизию. Со временем его скандальная слава распространилась по всей стране. Он призывал Кеннеди к действиям, порицал его и администрацию президента, ратовал за сегрегацию и всячески мутил воду. Думал ли он о политической карьере? Вполне возможно. Однажды он пригрозил объединить своих сторонников, исчислявшихся тысячами, в организацию, и это прозвучало весьма зловеще. Уокер был настоящим психопатом, исповедовавшим фашистские взгляды. Он не любил негров и всех тех, кто требовал предоставления им равных прав, не признавал «дипломатического» подхода в отношениях с Советским Союзом, полагая, что с русскими следует говорить только с позиции силы, не спешил вскакивать на ноги при виде звездно-полосатого флага и петь американский гимн со слезами на глазах. Может быть, со временем его пыл постепенно иссяк бы по мере того, как репортеры уделяли бы ему все меньше внимания, но неудачный выстрел, прозвучавший летом 1963 года, словно вдохнул в него новую жизнь. Он снова был всюду и, хотя не представлял реальной опасности в политическом плане, действовал очень многим на нервы, усиленно подталкивая Кеннеди вправо, тогда как тот, возможно, уже и так инстинктивно подвинулся в этом направлении.