Кэрол Дуглас - Доброй ночи, мистер Холмс!

Я примадонна, и для меня это настоящая победа. Ты сама прекрасно знаешь, что тембр моего голоса некоторые по ошибке называют контральто, обрекая меня всю оставшуюся жизнь исполнять роль цыганок и преданных матерей. Другие столь же ошибочно считают, что у меня меццо-сопрано – подходящий тембр для партий женщин, по сюжету переодевающихся в мужчин. Ты знаешь, что мне не составляет труда сыграть всех этих персонажей, но меня интересуют главные роли. Одним словом, Дворжак расхвалил меня директору Императорского оперного театра, и тот пришел на мой дебют в „Ла Скала“. Вот, собственно, и все – дело в шляпе! Меня пригласили в Варшаву. Остается только выбрать репертуар, наилучшим образом подходящий моему голосу».

(Дальше в письме следует описание путешествия через Австро-Венгерскую империю. Это настоящая преисполненная восторга победная песнь, в которой практически не уделяется внимания красотам природы. В связи с этим я сочла за лучшее опустить этот рассказ, процитировав вместо него выдержку из следующего письма Ирен, в котором она повествует о жизни в Варшаве. – П. Х.)

«Варшава произвела на меня куда более сильное впечатление, чем я ожидала. Как и многие мои сограждане-американцы, я представляла Европу зеркальным отображением собственной страны: у берегов Атлантики – штаты, воплощающие в себя пик цивилизованности, а дальше, за ними, – ничего, лишь безлюдье и запустение. По правде сказать, мое путешествие на Восток будет сродни движению на Запад в Америке, где кроме песка и дикарей ничего нет.

Отчасти это оказалось правдой. И от поляков, и от их столицы веет некой очаровательной дикостью, уходящей корнями в глубину веков, в те времена, когда им пришлось отбивать нашествие татар Чингисхана. Несмотря на это, поляки добрые люди, которые любят мир и свою родину, причем родину они любят больше. Ты знаешь, что на гербе польской столицы изображена русалка – наполовину женщина, наполовину рыба – с мечом и щитом! Согласно легенде, эти существа заманивают мужчин в воду своими сладкими голосами. Так что, я думаю, если бы эта русалка явилась выступать в „Ла Скала“, она была бы вооружена не только голосом.

Варшава, как и Лондон, стоит на реке, а многие здания выкрашены в желтый цвет, отчего столица Польши кажется веселой и радостной даже в мрачные, пасмурные дни. Старый город – сущее очарование, равно как и традиционные крестьянские наряды. Мне непременно надо будет сыграть в какой-нибудь оперетте с сюжетом из сельской жизни, в такой же блузке, пояске и юбке покороче. Гимн Польши совсем не торжественно-заунывный, а веселый, вроде мазурки великого Шопена.

Кстати сказать, гений Шопена – не случайность. Этот край так и дышит музыкой. Здесь поют буквально обо всем: о журчании ручьев, о вращении прялок, о блеянии овец.

Хотя у музыки здесь крестьянские корни (что мне, как американке, представляется весьма необычным), перед ней издревле преклоняются, словно перед богиней, и даже возводят храмы в ее честь. Несмотря на все величие дворцов и парков, они не идут ни в какое сравнение с роскошью Императорского театра, расположенного прямо на берегу реки, видимо для того, чтобы русалки во время спектаклей вылезали из воды и присоединялись к хору. Да, в этом городе правит музыка. Думаю, мне здесь будет очень хорошо».

(Несмотря на долгую дружбу с Ирен Адлер, я так и не научилась любить и ценить оперу. Подавляющее большинство ее писем содержало подробные рассказы о трудностях, с которыми она сталкивалась во время репетиций, и восторге, пережитом во время премьер. Все эти подробности я тоже решила опустить, посчитав за лучшее вместо них привести письмо, в котором Ирен поведала мне о своем новом знакомом. – П. Х.)

«Так получилось, что несчастных польских королей нередко прогоняли более могущественные соседи, однако некоторые из прежних правителей до сих пор царствуют здесь – увы, лишь в виде величественных памятников. И все же, моя милая Нелл, мне удалось свести знакомство с настоящим королем!

Я уже представляю, как ты недоверчиво изгибаешь брови, и потому вынуждена изложить все подробности, чтобы ты поняла: я не преувеличиваю. Значит, так. Строго говоря, мужчина, с которым я познакомилась, не совсем король. Он – наследный принц. Кроме того, он не поляк, а немец. А править он будет (после смерти отца) не Польшей, не Германией, а Богемией!

Ну как, запутала я тебя, моя милая Нелл? Его зовут Вильгельм Готтсрейх Сигизмунд фон Ормштейн, великий князь Кассель-Фельштейнский. Когда-нибудь он станет королем Богемии. Чтобы ты не растерялась при виде этого длиннющего немецкого имени, спешу добавить, что друзья зовут его просто Вилли.