Кэрол Дуглас - Доброй ночи, мистер Холмс!

– Да, разумеется. – Ирен вытащила из сумочки платочек и нарочито им взмахнула, – Мы с Генриеттой непременно должны посетить место последнего упокоения дорогого дядюшки. Однако мы проделали столь долгий путь… и что в итоге? Лишь холодная могила… Это неправильно, так нельзя… Коль скоро мы не можем увидеть нашего бедного Нортона, вы не могли бы нам позволить посетить комнату, в которой он жил?

Мистер Эджвэйт посмотрел на мою подругу с выражением лица столь странным, что оно не ускользнуло от нашего с Ирен внимания.

– Или будет правильнее сказать, комнату, в которой его… держали? – поправилась Ирен. – Прошу вас, не бойтесь нас шокировать. Когда мы узнали о том, где находится наш Нортон, мы уже были в курсе его состояния. Мы ведь в приюте для умалишенных?

– Да, для душевнобольных. Ваш родич страдал от старческого слабоумия и расстройства памяти. Даже сына своего не узнавал, поэтому мне сложно винить молодого человека в том, что он бывал здесь так редко. Однако юный Годфри никогда не забывал о своих финансовых обязательствах и всегда своевременно присылал нам деньги. Мы же, в свою очередь, тоже делали все от нас зависящее, окружив пожилого джентльмена теплом и заботой.

Ирен прикрыла лицо руками:

– Нам будет куда приятнее увидеть комнату, в которой он провел столь спокойные годы, чем могилу, ставшую его последним пристанищем.

– Ну что ж, если вы так настаиваете… Нам скрывать нечего. «Белый кедр» – лучшее заведение подобного рода во всем Лондоне и его окрестностях. Прошу следовать за мной.

Мы двинулись за клерком. Миновав несколько аккуратных залов с начищенными до блеска полами и спустившись по сверкающей чистотой лестнице, мы оказались в коридоре со множеством дверей, каждая из которых была оборудована смотровым оконцем.

Именно гнетущий вид этих запертых дверей омрачал общую картину чистоты и покоя. Впрочем, дело было не только в дверях. Крики и стоны, доносившиеся из-за них, будили во мне чувство страха. Со слухом у безумцев все было в порядке: хотя мы шли по коридору почти бесшумно, я различала приглушенные вопли, слышала, как люди скребутся в двери и барабанят в них.

Потом до меня дошло, что незримых обитателей запертых камер беспокоят вовсе не наши шаги, а веселое позвякивание связки ключей в руках надзирателя. Мистер Эджвэйт за все время так и не проронил ни слова, будто ничего не слышал. Ирен выглядела собранной, а ее лицо было абсолютно бесстрастным, будто она позировала для фотографии.

Наконец ключи звякнули в последний раз. Наш сопровождающий остановился у двери с латунным номером «12». Лязгнул замок, и мне показалось, что все заключенные разом взвыли хором в отчаянии, поняв, что пришли не за ними. Дверь бесшумно распахнулась – петли были хорошо смазаны.

Ирен переступила через порог. Ни ковра, способного приглушить шаги, ни занавесок на зарешеченных окнах… Как же я из экипажа не заметила решеток? Кровать с матрасом. Голый стол. Железный кувшин и миска. Даже ночной горшок – и тот из металла.

Ни книг, ни зеркала, ни картины на стене. Пока я не увидела эту голую камеру, я никак не могла понять, почему Годфри Нортон платит за содержание ненавистного родителя в этом приюте такие большие деньги. Меня неожиданно осенило, что сын буквально убил состраданием своего отца.

Ирен подошла к окну:

– Скажите, а дядюшка Джон… У вас здесь такой парк… Ему дозволялось там гулять?

– Ну разумеется. – Казалось, мистер Эджвэйт мог говорить о приюте бесконечно. – Каждого из постояльцев, если позволяет погода, регулярно по расписанию выводят на прогулку. Вашему дядюшке особенно нравилось сидеть у пруда с утками.

– Рядом вон с тем большим буком?

– Ну да, он просто обожал это дерево. Как вы догадались?

– Больше ничего особенного отсюда не видно, а бук сразу бросается в глаза. Думаю, человек, сидящий в этой камере, львиную долю времени проводит именно у окна. Вне зависимости от того, насколько ослабел человеческий разум, его все равно будет привлекать нечто особенное. Мы можем наслаждаться закатом каждый день, но почему-то всякий раз его вид приводит нас в восторг. Почему?

– К сожалению, это окно выходит на восток.

– Ну что ж, в таком случае мистер Нортон наслаждался рассветом, – пожала плечами Ирен, – Что закат, что рассвет – полагаю, для него все было едино.

Мистер Эджвэйт нахмурился, будто услышал критическое замечание, суть которого осталась для него непонятной.

– Сударыни, чем я еще могу быть вам полезен, прежде чем вы направитесь в склеп? Кстати сказать, он расположен на противоположном берегу пруда.