Мне подумалось, что настоящий кошмар начнется, если Казанова, подражая Ирен, начнет, словно оперный певец, распевать октавы: «а-а-а-а-а-а-а», «о-о-о-о-о-о-о», «у-у-у-у-у-у-у» – и так далее, до бесконечности.
При этом, надо признаться, я была на седьмом небе от счастья, слушая, как Ирен разрабатывает голос.
Годфри пришел ближе к вечеру. Он признал, что специально перед нашим переездом вызывал настройщика фортепьяно.
– Тогда я тебе что-нибудь сыграю, – с настойчивостью в голосе произнесла Ирен. Сев на стульчик, она крутанулась на нем и заиграла Листа, причем гораздо энергичнее и бодрее, чем утром.
– А «Liebesträume» [44]осилишь? – спросил Годфри, когда смолк отзвук последнего аккорда.
– Я пока не готова петь, – промолвила Ирен, положив руки на колени, словно маленькая девочка, которую за что-то отругали. Мгновение спустя она подняла на Нортона озорной взгляд. – А вот тебе, возможно, придется поработать.
Она подошла к столу, вытащила из ящика связку разномастных ключей и швырнула ее адвокату.
– По праву наследника, ты должен обойти все банки, работавшие в Лондоне на протяжении последних тридцати с лишним лет, и выяснить, не снимал ли твой отец в одном из них банковскую ячейку. Несколько ключей в связке вполне могут быть и от подобных ячеек. Я считаю, что эти ключи – единственная по-настоящему стоящая вещь во всем сундуке. Остальное… дребедень.
– Неужели все банки до единого?
– Ты ведь, насколько я понимаю, хочешь найти пояс? Ну так ищи его.
– А ты? Что ты тем временем будешь делать?
Ирен резким жестом указала на фортепьяно:
– Заниматься музыкой. Вот смотри, ты принес сундук и пригласил настройщика. Тебе хотелось, чтобы я нашла ответ на загадку и вернулась к творчеству. Процесс расследования – штука скучная и требует методичности. Конечно же, я бы с радостью взяла на себя часть хлопот, однако хочу тебе напомнить, что наследник ты, а не я, и потому все равно не смогу заявить права на содержимое ячейки. Ты сам в буквальном смысле слова являешься ключом.
– Кто гарантирует, что мои розыски увенчаются успехом?
– Никто. Никто никогда ничего не может гарантировать. Держи нас в курсе своих успехов.
Адвокат неохотно взял связку ключей и, пожелав нам доброго дня, откланялся.
– Ирен! – Я пересела в кресло, которое он освободил. – Тебе не кажется, что ты поступила жестоко, дав Годфри такое сложное задание?
– Это вынужденная жестокость. Ах, Нелл, – Ирен без сил опустила руку на клавиши, – ключи – единственная зацепка. Больше мне ничего в голову не приходит. Лучше пусть корит меня за строгость и своеволие, чем знает, что я совершенно беспомощна, хотя передо мной целый сундук с массой улик, ведущих к разгадке.
– «Погибели предшествует гордость» [45], – процитировала я, – однако, мне кажется, есть и другая причина, в силу которой ты дала Годфри такое поручение.
– Ну и какая, скажи на милость?
– Теперь, благодаря тебе, ближайшие несколько недель Годфри будет очень занят. Ты хочешь видеться с ним реже.
– С чего бы мне этого хотеть? – Ирен в этот момент являла собой образчик деланного равнодушия: правый локоть на фортепьяно, рука подпирает голову, а на лице написано нарочито невинное выражение. Левой рукой подруга с ленцой наигрывала октаву. – Годфри все это время нам очень сильно помогал.
Я вспомнила азбучную истину о правой руке, не ведающей, что делает левая, и произнесла то, что казалось мне очевидным:
– Он был практически незаменим. Более того, он с легкостью избавил тебя от апатии, в которой ты пребывала после побега из Богемии. Ты не хочешь, чтобы тебе напоминали о том, что ты чем-то обязана мужчине.
– Притянуто за уши, милая Нелл. Может, начнешь писать мелодрамы? Тебя ждет большой успех. Я просто делаю то, чего от меня требует Годфри, – возвращаюсь к вещам, которые меня в этой жизни интересует больше всего: к загадкам и музыке.
Годфри отомстил Ирен. Он не появлялся у нас целых две недели. Наконец, заглянув к нам однажды вечером, Нортон сообщил, что к нему снова наведывался Холмс – неделю назад.
– Он приходил к тебе в контору неделю назад, и ты мне ничего об этом не сообщил? – возмутилась Ирен.
– Я был страшно занят походами в банки, – с деланным страданием ответил Годфри. – Кроме того, рассказывать мне особо нечего. Мы говорили минут пять, после чего он ушел. Мне кажется, он остался доволен.
– Почему ты так думаешь? С таким человеком, как мистер Холмс, ни в чем нельзя быть уверенным. Быть может, ты, сам того не заметив, дал ему зацепку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу