Тимур Ибатулин - Возьми, он твой... навсегда!

А наутро случилось горе.

Я пришел к Вовке, а он тихо сидел в углу и не мигая смотрел на море за окном. Я окликнул его. Вовка не обернулся, только немного вздрогнули плечи, и левая рука легко хлопнула по кровати рядом. Я сел. За окном беспокойно носились чайки; там, где небо сходилось с морем, все заволокли темные тучи; по деревьям было видно, как стих морской ветер, а солнце продолжало жарить.

— Ты идешь на море? — спросил я, и заглянул Вовке в глаза. В глазах у Вовки стояли молчаливые слезы. Он отвернулся и мазнул по лицу рукавом. Махнул рукой в сторону противоположного угла комнаты. Около тумбочки стоял красный таз, в котором Вовка держал своих крабиков.

Я подошел. В воде неподвижно лежали навсегда уснувшие тела крабов. Некоторые уже побелели потеряв естественный темно–зеленый цвет. «Здесь уже ничем не помочь» — подумал я, — «а вот Вовке помощь нужна».

Вовка так же смотрел в окно. Я сел рядом и спросил:

— С утра увидел?

— Да. Почему? Почему так?!

Я не стал отвечать. Что тут ответишь? Я предложил:

— Этих уже не вернешь, но есть ведь еще мой краб, давай с ним играть вместе, он будет общий — по дружбе!

— А тебе не жалко?

— Да что ты, конечно нет, так только интересней! И краб, думаю, против не будет!

— А… если, он тоже?

— Ох! — вырвалось у меня и мы побежали смотреть краба.

Краб был жив. Смотрел на нас глазами бусинами и боком бегал по железному корыту с морской водой и камнями, пытался залезть под что–нибудь, но камни были мелковаты и попытки неудачны.

Вовка посмотрел на меня и сказал:

— Как думаешь, почему мои погибли?

Я пожал плечами.

— Может, испортилась вода, или поменялась её температура? Таз на солнцепеке стоял?

Вовка напрягся и опустил ресницы.

— Да, — чуть слышно ответил он.

— Не вини себя, я тоже не знаю от чего все… просто у меня дома аквариум с рыбками, а они больше всего боятся грязной или хлорированной воды, а еще смены температуры. Может и здесь…

— Митя, — обратился Вовка, и поднял на меня свои ясные янтарные глаза, — а… давай отпустим его?

— … давай, — согласился я, и вдруг понял, что если бы умер еще и мой, то это было бы выше крыши, а так… хорошо, и, может, Вовке легче станет.

— Тогда прямо сейчас!

— Пойдем.

Мы вышли на солнце, только солнца уже не было. Пока мы разглядывали краба в корыте, оно спряталось; налетел ветер, порывом. Ветер быстро усиливался. Мы переглянулись.

— Быстрей, — сказал решительно Вовка, и мы побежали к морю.

У воды мы моментально забыли про краба, то есть, конечно, мы его отпустили и он уполз под камни, но после мы увидели в воде дядьку с надувным матрацем. Он стоял по ветру от нас по шею в воде и с большим трудом удерживал толстый кроватный надувной матрац. За двадцать шагов были видны его испуганные глаза, и открытый рот, а криков… почти не было слышно, их напрочь сносил ветер. На дальнем конце матраца лежала девочка лет пяти. Она двумя руками вцепилась в лямку и мотала головой отказываясь отпустить «спасительную» петлю и ползти к папе.

Мы с Вовкой переглянулись.

«Что делать будем?» — спросил он одними глазами.

— Веревка нужна! — ответил я.

— Есть капроновый шнур, вон справа в лодке лежит, а как его передать дядьке? Может, воздушным Змеем?

— Фигня… — не успеем! — ответил я и вдруг решил, — беги за взрослыми, а я пока веревку размотаю.

— Только в воду сам не суйся, — сказал Вовка и убежал к дому.

Дальше во мне словно появилось два человека: один был на берегу и с болью смотрел на дядьку с матрасом, а другой, как немой судья смотрел на все со стороны и рассказывал: о моих чувствах, мыслях…

Тот, который рассказывал — во всю глотку орал мне: «Не стой здесь!!! Беги за помощью!», а второй, вдруг просто… шагнул вперед.

Я шагнул в лодку, а тот, другой, остался на берегу и, пропал. Он съежился и исчез, оставив меня один на один с бедой и пляшущей на волнах посудиной.

Запрыгнуть в лодку дело не сложное. Труднее оказалось удержаться в ней на ногах. В первый момент я чуть не выпал из лодки — днище так и норовило наподдать снизу и вышвырнуть прочь. Я понял, что сейчас заору и сигану на берег. И заорал, и сиганул… как–то боком, коряво и не в ту сторону — сразу на центр лодки. Не удержался, больно упал на колени, и вцепился обеими руками в сиденье. Страх отпустил не сразу, дальше пробирался ползком — под сиденьями.

На носу действительно лежал в кольцо свернутый толстый капроновый шнур, а еще… лодка была привязана таким же шнуром чугунному кнехту на берегу, папа показывал мне такие кнехты на причале в нашем родном городе. Я знал, что при таком переплетении веревки через кнехт отвязать лодку сможет даже ребенок. «Может и вправду? Отвязать лодку и…, на веревке, наверное, получится. А кто будет эту веревку спускать, чтобы она постепенно разматывалась?! А потом её ещё и вытянуть кто–то должен! Я оглянулся на дядьку в воде. Тот вроде держался. Но был уже значительно дальше. Вот он покачнулся, и надувной плот протащило ещё на шаг дальше.