Алексей Биргер - Нож великого летчика

— В общем, да, — сказала Шарлотта, пододвигая к столу стоявший в углу стул и тоже усаживаясь пить чай. — Пусть подсохнут немного, а потом мы досушим их утюгом. Будут ещё лучше, чем раньше!

— Мы познакомились с Шарлоттой… — повернулась ко мне Мадлена Людвиговна. — с Шарлоттой Евгеньевной, её отца звали Эжен, то же самое, что русское «Евгений»… в конце двадцатых годов. Она тоже приехала в Санкт-Петербург ещё до революции, и тоже потерялась, отстав от семьи в которой работала, когда эта семья выезжала за границу. Мы познакомились и с другими французскими гувернантками, которых постигла такая же, или приблизительно такая же, судьба. В первой половине тридцатых годов у нас даже сложилось, в Санкт-Петербурге, нечто вроде клуба или общества бывших гувернанток-француженок, мы в основном между собой и общались, а потом всех как-то развеяло. А с Шарлоттой мы с тех пор почти неразлучны. Только вот во время войны потеряли друг друга, а потом опять нашли. В начале войны меня из Ленинграда эвакуировали в Алма-Ату, вместе с семьей, в которой я тогда работала. Это была семья военного, который за время войны сделал большую карьеру — чуть ли не фронтом командовал. Когда в сорок пятом он вернулся забирать семью, то повез её уже не назад в Ленинград, а в Москву, где его ждала новая работа и новое жилье. Он хотел, чтобы я продолжала заниматься с его детьми, и у него оказалось достаточно связей и влияния, чтобы выхлопотать мне двухкомнатную квартиру в Москве, в которую я и переехала в сорок шестом году из своей комнатки в Ленинграде. Так с тех пор и живу здесь, а Шарлотта — со мной. Кстати, вон наши фотографии в юности, и меня, и Шарлотты. Интересно, ты догадаешься, кто есть кто?

Я встал с кресла, подошел к стене, на которой были развешаны старые фотографии. На двух больших овальных фотографиях, висевших симметрично по две стороны от центра стены, были запечатлены две хрупкие красивые девушки, одна — с длинными светлыми локонами, которые выбивались из-под белой шляпки с полями, украшенной белыми перьями, в белом платье с четырехугольным вырезом воротника, другая — в платье более темных тонов, с закрывавшим горло глухим строгим воротником, с треугольной вставкой из другого материала и другого цвета, этот перевернутый треугольник тянулся от плеч далеко вниз. Первая была сама грациозность, а во второй было больше деловитости. То есть, тогда я думал не такими словами, но ход моих мыслей был приблизительно таким. В общем, я угадал правильно.

— Вот вы, Мадлена Людвиговна, — я указал на первую девушку, в белом платье, — а вот вы, Шарлотта Евгеньевна, — я указал на девушку в более строгом наряде.

Старушки рассмеялись.

— Надо же! — сказала Шарлотта Евгеньевна. — Значит, мы не очень изменились, раз мальчик нас узнал… Как это по русски… есть ещё порох в пороховницах!

На самом деле, если бы они сами мне не сказали, что это — они, я вряд ли бы догадался. Ну, может, предположил бы — потому что чьи ещё фотографии могут висеть на стене? Или их самих, или близких подруг их молодости, так? Но в тот момент меня больше привлекла другая фотография, висевшая чуть выше и левее. На ней был человек с округлым лицом, с немного смешно вздернутым носом — вообще, во все его круглом лице было что-то барсучье — и можно было разглядеть (он был снят по плечи), что он в какой-то форменной одежде, скорей всего, в кожаной стеганке, которую когда-то носили летчики. Его лицо казалось мне мучительно, до боли знакомым, хотя я и не мог сообразить, почему.

— А это кто? — спросил я. — Тот самый генерал, который перевез вас в Москву? Он был летчиком? Командовал авиацией?

Я решил, что, раз в лице мне мерещится что-то знакомое, то, скорей всего, я видел фотографию этого человека в учебнике истории Советского Союза или в какой-нибудь книге о войне.

Мадлена Людвиговна и Шарлотта Евгеньевна как-то странно переглянулись.

— Нет, — ответила Мадлена Людвиговна, — этот человек — не генерал. Хотя, ты прав, он был летчиком, великим летчиком. И не только. До войны… — она вдруг сделала легкую паузу. — До войны он был ещё и журналистом, и даже написал про нас статью — про то, как живут в Ленинграде тридцать восьмого года бывшие гувернантки, француженки, у которых так и не получилось вернуться на родину. Неужели ты его не узнаешь?

— Так я ж вижу, что лицо какое-то знакомое! — с досадой сказал я. — Но никак не могу ухватить, кто же это! А про вас правда написали статью?

— Покажи ему газету, Мадлена, — сказала Шарлотта Евгеньевна.