Смерч, выпрыгнувший из-за кормы, обдал водой и осколками все их суденышко.
Через секунду руки Баштового, будто вымоченные кровью, судорожно вцепились в поручни. Его подхватили и перевалили на палубу, следом вытащили Тютчева.
— Ранены? — спросил Дубонос.
— Да, тяжело, — ответил Горигляд.
— Следующих! Надо спешить.
— Разрешите мне, товарищ командир.
— Нет, вы не пойдете, лейтенант. (Губанов стоял перед командиром, мокрый, измазанный чужой кровью.) Там нужны очень сильные руки.
Противник перенес огонь по катеру. На нем скрестились еще два прожектора. Бой разгорался. Корабли, отвалив от берега, уходили за новыми партиями морской пехоты.
Катер сбил с толку врагов. Они заподозрили какую-то новую хитрость и старались во что бы то ни стало утопить катер, повисший над портом, как привидение.
— Еще одного! — кричали Губанову снизу.
— Я пойду, товарищ командир, — вызвался Горигляд.
— Нет, — сказал Дубонос, — я сам… Мне не раз приходилось распутывать трос, черт возьми.
— Вы?! — воскликнул Горигляд.
— Да. Вы остаетесь за меня. Продолжайте огонь. Может, сумеете потушить эти проклятые свечи.
Дубонос спрыгнул с мостика. Он нагнулся, чтобы сбросить ботинки. К нему подскочил Ковтун.
— Не надо, — крикнул Ковтун, — не надо, товарищ командир!
— Что такое?
— Мы пойдем, мы…
— Ага! Понятно! — Дубонос остался в ботинках. — За мной! — приказал он Карабаке. — А вы, Ковтун, марш вниз. Чтобы, как скомандую, сразу полный вперед.
Ковтун скрылся в люке, а Дубонос и Карабака прыгнули в воду. Прошло несколько секунд, и эти несколько секунд люди катера запомнили навсегда.
И вот командир снова на палубе.
— Полный вперед! — скомандовал Дубонос.
Катер снова ожил. Палуба задрожала под ногами, и суденышко выскочило из лучей прожектора. Дубонос нагнулся над боцманом и тихо стонавшим Тютчевым и сказал им:
— Там не так-то легко было распутать эту чертову снасть.
Затем он поднялся на верхний мостик, мокрый и, казалось, дымный от испарений. С его кулаков, изрезанных о металл, сочилась кровь. Горигляд восхищенно глядел на своего командира; это было трудно заметить, но Дубонос чувствовал сердцем. Так в такие минуты всегда смотрел на него Милочкин, восторженный и храбрый юноша.
— Так нельзя, товарищ командир, — сказал лейтенант, — так никак нельзя…
— Почему?
— Команда может обидеться, товарищ командир.
— Я знаю… Но команда была занята у пушек, пулеметов, у машин. Они начали сгорать, очищая винт… Я не хотел сжигать людей, лейтенант. Они мне еще пригодятся… С сегодняшнего дня я расквитался со своей совестью. Вы должны понять почему. Милочкин понимал меня с полуслова, он понимал меня даже без слов.
— Я тоже понимаю вас, товарищ командир.
Катер приближался к базе. Он подчинялся строгому расписанию боя, который только начинался.
Люди экипажа видели, как с рассветом на мостике ясно обозначилась высокая фигура их командира.
Они собирались в разведку, четверо моряков-комсомольцев, отобранные из двух десятков добровольцев. В руки наших моряков попали списки казненных немцами детей, женщин и стариков. Немцы специально разыскивали и убивали семьи моряков-черноморцев. Списки были зачитаны на кораблях, базах, береговых батареях, в подразделениях морской пехоты, были розданы на руки. Все прочитали лозунги политуправления флота о новом преступлении немцев: «Моряк, отомсти фашистам за кровь наших детей, наших матерей! Смерть палачам!»
Четверо моряков сидели на берегу, на холодных и мокрых камнях. Они слушали, как кричит черный дятел, им нужно было освоить этот птичий язык для переклички в разведке, они слушали очень внимательно, наморщив лбы и шевеля губами. Василий Кричихин, огромный детина, стесняющийся своего роста, сутулый, с широкой грудью, внимательно следил за главстаршиной Грицаем, который стоял у скалы, вытянув шею, и скрипел с придыханиями и гортанным клекотом.
Грицай вырос в горах Адыгеи, и ему казалось, что в крике черного дятла было что-то похожее на говор адыгейцев.
Кричихину пришлось немало полазить в горах с отрядом морской пехоты; осенью он часто слышал вспугнутую рысь. Рысь визжала, как собака, и подражать ей было не так уж трудно, так же как вою волков, выходивших на оленьи тропы на пастбищах Абаго.
— Кричихин!
Кричихин вытянул шею и быстро закричал:
— Тр-р-р-р…
— Добро, — похвалил Грицай. — Вот именно так турчит черный дятел в хорошую погоду, а ежели в плохую, то у него тоньше получается.
Читать дальше