Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

Желтые ястребиные, черные бусинки певчих птиц, красные глаза водоплавающих. На каждых часах сидела, как на насесте, своя птица, и все они смотрели на двери. Птичьи глаза, циферблаты, плитка на полу, высокий, почти невидимый потолок – Бену казалось, что он ввалился в церковь прямо во время службы.

– Это просто чучела птиц, – сказал он сам себе.

Получилось вслух и гораздо громче, чем он ожидал. Сыч, сидящий на замысловатых часах с застекленным циферблатом, глянул на Бена неодобрительно – если бы взгляд мог звучать, этот взгляд был бы оглушительным.

Наплевать , подумал Бен. Это просто чучело .

Он отвернулся от сыча и оказался лицом к лицу со злобной цаплей, стоящей возле пустой и темной билетной кассы. Дальше коридор поворачивал направо. Впереди можно было разглядеть только большую картину маслом. Семейная группа в старомодной одежде. Взрослые выглядели хмуро, но в центре картины сидела рыжеволосая девочка, и ее улыбка, казалось, освещала комнату и приглашала Бена войти. Он робко сделал несколько шагов и на что-то наступил. Вдруг часы с сычом начали бить.

Бен так и подскочил. Часы пробили семь раз, хотя стрелки стояли на 3:55. Они вообще не должны были бить.

Часы старые , успокоил себя Бен. Просто поломались .

Тут до него дошло, что часы забили как раз в тот момент, когда он почувствовал под ботинком дрожь. Может, бой часов – это сигнал, как дверной звонок, объявляющий о его приходе?

Вообще-то не похоже. Бен поднял ногу и увидел плоскую латунную кнопку, вделанную в пол. А что, если, наступив на кнопку, он заставил бить часы? Глупая теория, не стоит и проверять. Тем не менее Бен наступил на кнопку еще раз. Часы начали бить снова. Звонкое эхо разнеслось по всему дому.

– Сейчас кто-нибудь выйдет, – пробормотал Бен.

Он вспомнил про приглашение и выудил из кармана листок.

Тут он заметил, что сыч на картинке точно такой же, как сыч на часах. Он оглянулся – кажется, настоящий сыч двигался, он явно повернул голову.

Не глупи , скомандовал себе Бен и шагнул к картине, чтобы рассмотреть ее получше. Приятнее смотреть на девочку, чем на сердитого сыча.

Но, подойдя ближе, Бен убедился: на картине тоже полно животных. У одного из молодых мужчин на плече сидел хамелеон, даже у суровой пожилой женщины из кармана высовывалась мышка, а может, это была землеройка, как на билете. Интересно, каково это – быть членом большой семьи, да еще и с таким количеством зверей.

– Счастливые, – тоскливо прошептал Бен. – Как бы узнать, кто они такие?

Ответ нашелся ниже на стене. На латунной табличке были выгравированы слова:

– Я пришел! – объявил Бен. – У меня и приглашение есть.

Позади другого молодого мужчины на картине устроился сыч, он действительно был похож на сыча с часов. Бен обернулся к настоящему сычу и помахал приглашением. Тут же он понял, как это глупо выглядит, и заторопился в следующий зал. Хорошо еще, что его никто не видел.

В соседнем зале вдоль стен теснились стеклянные витрины со множеством птиц. Почти все чучела устроились в своей естественной среде обитания, хоть и изрядно выцветшей. Одни птицы охотились, другие высиживали птенцов, третьи ели. Все, казалось, были настороже.

В центре зала стояла длинная витрина – от левой стены и почти до окна. Сегодня коллекционирование птичьих яиц в Англии объявлено вне закона, но в девятнадцатом веке это считалось вполне почтенным занятием. Викторианский Музей Гарнер-Ги обладал обширной коллекцией птичьих яиц. Она как раз и была представлена в этой витрине. Слева лежало яичко колибри, самое маленькое, величиной с горошину. Дальше яйца были расположены по размеру, и у дальнего конца, возле окна, можно было видеть самое большое – редчайшее яйцо вымершей слоновой птицы. Громадное, больше мяча для регби. Этикетка гласила: в скорлупу этого яйца поместится 180 куриных яиц.