Астрид Линдгрен - Калле Блумквист и Расмус

А из оглушительной тишины за окном на воле раздался наконец долгожданный сигнал. Сигнал Белой Розы, а вслед за ним – горячий шепот:

– Ева Лотта, есть у тебя для нас еда?

– Еще бы! – ответила Ева Лотта.

И она стала поспешно протягивать им через щели между рейками бутерброды, холодные картофелины, холодные кружочки жирной колбасы и ломтики ветчины. Даже слова благодарности не получила она от них в ответ, потому что ничего, кроме довольного мычания, они, жуя бутерброды, выжать из себя не могли. Теперь, когда еда была так близко от них, безумный голод давал себя знать еще больше – они жадно набивали рты и глотали все те лакомые кусочки, которые раздавала им Ева Лотта.

Наконец они перевели дух, и Калле пробормотал:

– Я и забыл, что еда может быть так прекрасна.

Ева Лотта улыбнулась в темноте, как счастливая мать, которая накормила хлебом своих голодных детей, и прошептала:

– Теперь вы сыты?

– Да, почти… действительно сыты, – с удивлением констатировал Андерс. – Это самое замечательное…

Калле прервал его:

– Ева Лотта, ты знаешь, где находится профессор?

– Он сидит взаперти в домике на вершине скалы, – ответила Ева Лотта. – В том, что ближе к морю.

– А как по-твоему, Расмус тоже там?

– Нет, Расмус здесь, со мной. Он спит.

– Да, я сплю, – раздался из темноты тоненький голос.

– Вот как, ты проснулся? – спросила Ева Лотта.

– Да, проснешься тут, когда едят бутерброды и так аппетитно причмокивают, – ответил Расмус.

Он подошел, шлепая босыми ножками, к Еве Лотте и уселся к ней на колени.

– Это что, пришли Калле и Андерс? – восторженно спросил он. – И теперь вы пойдете сражаться в лес? Я тоже хочу стать Белой Розой!

– А все зависит от того, умеешь ли ты молчать, – произнес Калле тихим голосом. – Ты, наверно, сможешь стать Белой Розой, если обещаешь не говорить, что видел меня с Андерсом.

– Ага, я не скажу, – охотно пообещал Расмус.

– Ни звука никому – ни Никке и никому другому – о том, что мы были здесь, понятно?

– А почему? Никке не любит вас, что ли?

– Никке не знает, что мы здесь, – ответил Андерс. – И ему знать об этом не надо. Никке – киднэппер, он ворует детей, понятно?

– А разве киднэпперы не добрые? – спросил Расмус.

– Нет, не очень, – ответила Ева Лотта.

– А я думаю, что они добрые , – уверял Расмус. – По-моему, Никке очень даже добрый. Почему киднэпперу нельзя знать никакие тайны?

– Потому что нельзя , – отрезал Калле. – A ты никогда не станешь Белой Розой, если не будешь держать язык за зубами.

– Да, но я смогу это сделать! – горячо воскликнул Расмус.

Он согласился бы молчать до конца жизни, только бы ему стать Белой Розой.

И тут Ева Лотта услыхала тяжелые шаги за дверью, и сердце ее подпрыгнуло от испуга.

– Спасайтесь! – прошептала она. – Быстрее! Никке идет!

В следующее мгновение в дверях повернули ключ. Свет карманного фонарика осветил комнату, и Никке подозрительно спросил:

– С кем это ты тут болтаешь?

– Отгадай три раза, – ответила Ева Лотта. – Здесь сидят Расмус и я, и еще я и Расмус. А сама с собой я никогда не болтаю. Так вот, отгадай: с кем я болтаю?

– Ты ведь киднэппер, а киднэпперам нельзя знать никакие тайны, – сочувственно сообщил Расмус.

– Эй ты, послушай-ка! – сказал Никке и с угрожающим видом шагнул к Расмусу. – Ты тоже будешь обзывать меня киднэппером?

Расмус схватил его огромный кулак и доверчиво посмотрел на склонившееся над ним озлобленное лицо.

– Да, но я считаю киднэпперов добрыми, – стал уверять Расмус. – Я считаю тебя добрым, милый Никке!

Никке неслышно что-то пробормотал и приготовился идти.

– Собираетесь заморить нас голодом? – спросила Ева Лотта. – Почему здесь не кормят на ночь?

Никке обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым изумлением.

– Бедные твои родители, – наконец разразился он. – Как им приходится вкалывать, чтобы накормить тебя досыта!

Довольная Ева Лотта улыбнулась и сказала:

– Я не страдаю отсутствием аппетита. Никке снял Расмуса с ее коленей и понес его на диван.

– По-моему, тебе пора спать, мальчуган, – сказал он.

– Я вовсе не сонный, – уверял его Расмус. – Потому что я целый день спал.

Никке, не говоря ни слова, уложил его в постель.

– Подоткни мне одеяло и под ноги, – попросил Расмус. – Я терпеть не могу, когда высовываются пальцы.

Посмеиваясь и немного смутившись, Никке сделал то, о чем его просили. Потом он постоял, задумчиво глядя на Расмуса.