Джеймс Паттерсон - Охотники за сокровищами

– Мне очень жаль. Мистера Арамиса нет дома.

– А вот и есть, – сказала Шторм и постучала по висевшему у нее на шее биноклю. – А даме, которая живет этажом ниже, нужно завести или занавески, или халат.

– Слушай, всезнайка, – нахмурился швейцар, – мистер Арамис строжайшим образом запретил мне беспокоить его после полудня.

– Он просто не знал, что мы собираемся прийти, – отмахнулся я.

– А вы кто такие, а?

– Я – Джон Китс, – сказал я.

– Чего?

– А вы скажите мистеру Арамису, что у нас имеется очень важная информация относительно последнего его приобретения в области антиквариата.

– Да ну? Ты-то тут при чем, прощелыга? Какой такой антиквариат?

– Из Чарльстона, – сказал я. – Греческая ваза, которую мистер Арамис купил вчера. Скажите мистеру Арамису, что его люди забыли забрать документы. А без документов его новый глиняный горшок годится только петунии сажать. Звоните, милейший, звоните.

Швейцар смерил нас сердитым непонимающим взглядом, но все-таки позвонил.

Угроза на его лице сменилась удивлением. Он медленно повернулся к нам:

– Мистер Арамис велел вам подняться к нему.

Больше всего лифт напоминал причудливую птичью клетку. Мы вошли внутрь.

– Какой этаж? – спросил парень-лифтер, с виду – ужасный задавака.

Должно быть, сидит целый день на табуреточке да нажимает кнопки за людей, которые так богаты, что сами нажать не могут.

– В пентхаус, пожалуйста, – ответил я, стараясь держаться как можно высокомернее.

– С’довольствием, – сказал лифтер. Он нажал на кнопку «П», дернул рычаг, и лифт стремительно понесся на двадцать шестой этаж.

– У меня уши заложило, – сказал Томми, зевая и шевеля челюстью туда-сюда. – Ненавижу. А у тебя так бывает?

– Н’да, – ответствовал лифтер. Он говорил с британским акцентом и проглатывал половину букв. – Б’вает.

Лифт стал замедляться. Звякнул звонок.

– Пентхаус, – объявил наш пилот.

Начищенные до блеска двери распахнулись, и мы ступили во дворец Короля пиратов.

Это было что-то невероятное. Стены были сплошь увешаны очень яркими и очень редкими картинами, все – в причудливых золотых рамах с завитушками и финтифлюшками.

– Кто из вас Джонни Китс? – спросил здоровый дядька в оттопыренном на боку пиджаке. Бугор под пиджаком имел форму пистолета.

– Я.

– А остальные кто? Тоже поэты?

– Нет, – сказал Томми. – Мы – Кидды. Дети доктора Кидда.

– Того самого, который упал за борт и утонул?

– Да, – сказал я. – Его самого.

Громила покачал головой:

– Не повезло мужику. Эх, мой папаша тоже за борт выпал, ну и пропал ни за грош. В Джерси дело было. Прямо так в цементных ботинках и упал. Пошли, Китс. И вы тоже, Кидды, пошли, пошли.

Пока мы шли через просторную комнату, Шторм у меня за спиной бормотала:

– Ренуар – есть. Мане – есть. Моне – есть.

Шторм только подтвердила мою догадку: здесь висели те же самые картины, которые мы видели на фотографиях в Той Комнате.

И я не мог не гадать, кто помог мистеру Арами-су наложить на них свою загребущую лапу. Неужели наш папа?

Громила привел нас в обшитую деревянными панелями комнату вроде библиотеки.

Мистер Арамис сидел в кожаном кресле с высокой спинкой. Волосы у торговца оружием были зачесаны назад и смазаны чем-то вроде вазелина, только еще гуще. Перед ним расстилался стеклянный стол размером с футбольное поле, украшенный вычурной подставкой для ручек и небольшим бело-голубым флажком.

– Джон Китс, – холодно произнес Арамис, когда мы вошли в его логово, – был великим английским поэтом-романтиком и умер в феврале 1821 года. Как следствие, я желаю знать: что за настырные дети ко мне явились?

Я так понял, он имел в виду нас.

– Мы – дети профессора Томаса Кидда, – объявил я.

При этих словах человек, сидевший у стола к нам спиной, развернулся вместе с креслом.

Натан Коллиер.

Мы явно прибыли вовремя. Коллиер как раз вручал Арамису нашу вазу.

Коллиер вырвал изо рта мокрый окурок сигары. Лицо у него исказилось, руки тряслись от ярости.

– Я что, не говорил вам, что в следующую нашу встречу вы – трупы?