Джеймс Паттерсон: Охотники за сокровищами

Думаю, что прозвище Тугодум родители дали моему брату Томми за то, что чаще всего на лице у него написано полное непонимание происходящего.

За исключением тех случаев, когда он ведет яхту.

За штурвалом Томми напоминает лазер: вся мощь в одну точку.

Тянулось время. Истаяли в солнечном небе последние облачка. Томми стоял в рубке, поглядывал на компас и карту и словно бы не замечал палящей жары. А жара была страшенная. Палуба так разогрелась, что ноги у меня шкварчали, будто сосиски на гриле.

– Мы совсем заблудились? – спросил я.

– Сто пудов. – Томми шевельнул штурвалом и взял чуть левее.

– А куда ты держишь курс?

– Никуда. Просто иду по течению.

– По какому течению?

– По экваториальному. Каймановы острова как раз у него на пути.

– Так мы что, дрейфуем?

– Ну да. GPS накрылся. Не понравилось бултыхаться в соленой воде.

К нам подошла Бек. Очки свои она так и не сняла.

– Мы до сих пор течем, – доложила она. – И здорово течем.

Томми кивнул. Он всегда такой расслабленный, хоть тонну плохих новостей ему выложи.

– Не волнуйся. Я подаю горючее только на генераторы, ну, чтобы зарядить трюмные помпы.

Подошла Шторм и осталась стоять на палубе у рубки. Она ела бисквит с начинкой – нашла, должно быть, на камбузе, в воде. Обертка не подкачала, и бисквит совсем не подмок.

– Надо устроить похороны, – сказала она.

У Томми на лице появилось фирменное туго-думное выражение.

– GPS, что ли, хоронить? – спросил он.

– Нет. Папу. И маму.

– Они не умерли, – сказал я.

– Неизвестно еще – вдруг умерли, – заметила Бек.

– Все равно, если неизвестно, хоронить нельзя. Когда неизвестно, положено ждать.

– Чего ждать-то?

– Ну, не знаю. Может, пока будет труп? Тогда уже можно хоронить.

Шторм покачала головой:

– Это вряд ли. Акулы.

И для пущей убедительности звучно откусила от бисквита.

Тогда мы решили устроить похороны в море.

Бек нашла папину любимую яхтенную фуражку – старую, изношенную, всю в пятнах пота, с двумя золотыми якорьками и золотым спасательным кругом между ними. Это была капитанская фуражка. Папа так часто ее носил, что от солнца и соленой воды золото повыцвело и якоря стали просто желтыми.

Эту фуражку подарила папе мама, когда он впервые отправился искать сокровища на собственном судне.

Мы по очереди брали фуражку в руки и вспоминали папу и маму.

Первой вспоминала Бек, самая младшая (я старше ее на две минуты).

– Спасибо вам за самые чудесные дни рождения на свете, – сказала она. – И особенно – за ту прекрасную, замечательную пиратскую голову из кокоса, которую вы мне подарили на Гавайях.

Я улыбнулся. В день рождения мама с папой всегда везли нас с Бек в ближайший порт, и там мы выбирали себе самые классные подарки на день рождения. Я больше всего любил самурайский меч, который мне купили в Гонконге. А вместо торта с мороженым мы всегда ели какие-нибудь экзотические сладости из тех, что больше всего любили местные жители. Иногда эти сладости продавали горящими, так что мы задували их вместо свечек.

Наступила моя очередь.

– Я помню, как папа с мамой впервые взяли нас с Бек под воду. Не когда учили нырять, а когда мы впервые опустились к настоящему затонувшему кораблю. Мы там нашли клевые древнеримские монеты. Я потом спросил папу – не он ли это подбросил монеты, чтобы мы с Бек их нашли.

– И что он сказал? – спросила Бек – видно, сама задавалась тем же вопросом.

Я покачал головой.

– Что не он. Папа сказал, что море с нами не будет нянчиться, так что и они с мамой тоже не станут. Мы нашли монеты по-честному. И стали настоящими охотниками за сокровищами. Спасибо, папа. Спасибо, что научил нас справляться со всем, что только бывает в океане и в жизни.

– Ну, не со всем, – заметила Шторм и широко повела руками, охватив своим жестом судно, море и все наше невероятно сложное положение в целом.

Мы так и уставились на нее.

– Простите, – пробормотала она.

– Не паникуй, – сказал я, потому что мне нравилось, как это обычно говорил Томми. – Твоя очередь, Шторм.

– Ага. Помните, мы как-то раз стояли в бухте рядом с яхтой в 30 метров длиной? «Задавака», помните?