Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

Сзади послышался шорох. Нет, в лесу всё шелестело, но Марден сразу уловил чужой звук, выбивавшийся из общего дождевого гомона. Плохо. Лучо не научился ходить по-настоящему тихо. Сам Марден в десять лет ходил не хуже ягуара. Даже сейчас, обрюзгнув, надсадив спину и дважды повредив левую ногу, мог бы, незамеченный, нависнуть над Скоробогатовым и как следует харкнуть ему в тарелку с маринованными анчоусами или что он там ест на ужин. А Лучо, поганец, в очередной раз прокололся.

– Я тебя слышал, – буркнул Марден.

Лучо ответил не сразу. Застыл шагах в десяти за спиной Мардена, будто в надежде, что тот бросил свои слова наугад. Чуть погодя наконец промолвил:

– Прости.

– Подотрись ты извинениями . Гринго тебя не заметят. А с нашими коричневыми друзьями будь осторожен.

– Понял.

– Понял он… Я велел тебе сидеть на биваке. И не оставлять его там одного.

– Он сказал, что справится.

Лучо неспешно приближался. Молодец, теперь шёл правильно – делал плоские шаги: опускал и поднимал стопу целиком, равномерно распределял вес между мыском и пяткой. Почему сразу нельзя было так идти? Ты походи пару лет медленно, потом и быстро ходить научишься.

– Я велел не разговаривать с ним без меня.

– Я и не разговаривал. – Лучо лёг рядом. Поглубже натянул капюшон дождевика. – Он сам сказал, что справится.

– Ясно. Упрямый , как старый мул на переправе . Что там с ловушкой?

– Как ты понял?

– А ты сам прикинь.

Прошло минут пять, прежде чем Лучо ответил:

– Ты знал, что я сразу уйду с бивака. И если бы я пошёл за тобой…

– …то был бы здесь ещё два часа назад.

– А два часа – как раз путь до предыдущего лагеря экспедиции…

– …и обратно. Ну и чего спрашиваешь, если сам можешь сообразить?

– Прости.

– Толку от тебя как от дохлой кошки.

– Наверное, побольше.

– Наверное, – хохотнул Марден. – Так что там с ловушкой?

– Самострел стоит. Они его не тронули.

– Самострел… А следы?

– Если и были, там всё затоптали.

– Чёрт бы их побрал . Ясно. А камень?

– Стоит.

Мардену хорошо запомнился тот валун. Шустов тоже шёл по меткам. Они с Дельгадо и Исабель с такой любовью прощупывали каждую из них, что подмывало оставить их в интимном уединении. Чёртовы психи. Но Шустов действовал умнее. Не пёр локомотивом через гущину – окольно выходил к камням, а потом уже один или вместе с Марденом налегке быстро осматривал непройденный и оставшийся позади участок тропы.

Шустов вообще подорванный был. За всё время, что они шли через джунгли, ни разу толком не присел. А Гаспар ленился, причитал по любому поводу. И жена у него была под стать. Как-то разревелась – вечно у неё были заскоки – из-за крестика, который забыла на предыдущей стоянке, так Шустов терпел-терпел её нытьё, а потом молча встал и ушёл. Вот ведь не лень ему было, пока остальные отдыхали, переться назад на десяток километров за крестиком! Но вообще он оказался прав. Исабель тогда успокоилась и дальше шла спокойно – через силу, натужно, но без скулежа.

Четвёртый по счёту валун Мардену особенно не понравился. Шустов и Дельгадо долго с ним возились. Нашли на нём высеченный узор: яблоко с лучами солнца над скрещёнными женскими руками . С какого перепуга они решили, что руки именно женские, Марден не понял, ну да ладно. Женские так женские. Из разговора – не то чтобы Марден подслушивал, но куда тут денешься, когда они над ухом трещат, – так вот из разговора Серхио и Гаспара получилось, что это вроде бы как символ какого-то там севильского общества, подбиравшего художников для жизни в возрождённом Эдеме . Чёртовы сектанты. Марден знавал одного сектанта – тот бегал с «особой Библией» по Амазонке, причём один, без проводников. А потом весь больной, в оспинах, отсиживался в Икитосе. По вечерам заглядывал в бар на Антонио Раймонди. Нет, не пил, а только сидел себе в углу и с тоской смотрел на пьющих. Непонятно, то ли завидовал им, то ли сострадал. Одно другого не лучше. Однажды зачитал Мардену проповедь. Любопытную такую, жаркую. Шустов с Дельгадо над своим валуном проповедовали не хуже.

Гаспар повторял, что узор отсылает – вечно его там что-то куда-то отсылало – к библейским сюжетам. Яблоко, по его словам, в действительности было инжиром. Он называл его плодом познания, а женские руки – протянутыми к нему руками Евы, осмелившейся нарушить запрет Эдемского сада.