Дерек, захвативший с собой гитару, вызвался спеть новую народную песню под названием „Баллада о борове и пятаке“:
– Ози Пен на ССЛ пятаком служил —
Машинистом, если всерьёз,
И всю жизнь водил, не жалея сил,
Старый боров, свой паровоз.
Но ему сказали, что он устал,
Что белы у него усы,
И ему закатили прощальный бал,
Золотые вручив часы.
„Ты видал крушенья, огонь и пар,
Ты прошёл через сто смертей!
Ты теперь – везунчик, поскольку стар
И на койке помрёшь своей“.
ХОР
„Хочу сквозь угольную гарь
Лететь без перемен!
Хочу безумствовать, как встарь!“ —
Взмолился Ози Пен.
Близ депо, тоскуя, старик бродил
И рассказывал всем подряд.
Как быстрее всех по путям водил
Он „девятку“ лет пятьдесят.
Как-то раз глядит – что за дивный вид!
Засияли глаза на миг!
У депо „девятка“ его стоит —
Верный боров , тот паровик!
Да, он снова здесь, подновленный весь
Для прогулки и пикника!
Шатуны блестят, и угля не счесть —
Полон тендер наверняка!
ХОР
„Хочу безумствовать опять!“ —
Воскликнул наш старик,
И слёз никак не мог унять
Он в этот сладкий миг.
И тогда, старинных дружков собрав,
Доживавших уже свой век,
Он сказал: „Угоним, друзья, состав —
И в последний пойдём пробег!
Вам придется спрыгнуть с паровика.
Чуть покажется поворот.
Ну а что до труса и слабака —
Ози Пен таких не берёт!“
И он взял в бригаду троих дружков,
В пассажиры взял пятьдесят.
Сиганул в кабину и был таков —
Ози Пену сам чёрт не брат!
ХОР
„Хочу безумствовать опять!“ —
Он часто повторял.
„Нельзя возможности терять!“ —
И он не потерял.
Под свисток, визжавший, как дикий кот.
Скорость начали набирать —
И уже предвидели наперёд.
Что „девятке“ несдобровать.
Раскалённый, бешеный, как фугас.
Пред обрывом взвыл паровоз,
И, как только „Прыгайте!“ был приказ,
Все попрыгали под откос.
Но, сжимая дроссель, сказал пятак:
„Мы с „девяткой“ – навек одно!“
Вместе с Ози боров нырнул во мрак
И с шипеньем пошёл на дно.
ХОР
„Безумствовать мне довелось
В последний самый миг!
Моё желание сбылось —
Погиб не как старик!“ [7]
Слушатели захлопали Дереку и захотели узнать, сам ли он написал слова. Дерек взглянул на Квиллера, тот кивнул.
– Да, – не церемонясь, ответил народный сказитель.
– Он такой талантливый! – с блеском в глазах проговорила Элизабет.
Между тем с балкона за празднеством наблюдала Юм-Юм, мучимая запахом пиццы, доносившимся с основного этажа. Коко, всегда более предприимчивый, терся среди гостей, получая комплименты и кусочки ветчины. Он был недалеко и слышал, как Квиллер хвалил Дженифер за исполнение роли Гермии.
– Йау! – сказал он.
– Видите? Коко соглашается со мной. Думаю, его любимый персонаж у Шекспира – Гермия.
– Йау! – повторил Коко с удвоенной выразительностью.
После ухода гостей Квиллер стал размышлять над этим эпизодом. Сиамцы под кухонным столом наслаждались интимным послепразднеством, смакуя ветчину и сыр и привередливо избегая кусочков грибов и зелёного перца. Квиллер, наблюдавший за ними, вдруг произнёс:
– Гермия!
Коко поднял голову от тарелки и издал свой обычный комментарий.
Квиллер подумал: „В слове „Гермия“ его привлекает не только звук!“ Летом кот предавался многочисленным причудам, которые теперь уже не повторялись. Как только была раскрыта тайна исчезновения Флойда, Коко перестал пялиться в окно прихожей в направлении бетонного гаража. Тогда же он бросил своё надоедливое копание у Квиллера под локтем и потерял интерес к Панамскому каналу. После того как были раскрыты преступления Эдуарда Пена Тривильена и Джеймса Генри Дакера, он больше не воровал чёрные ручки и не сидел на каминном кубе рядом с манками для уток.
Было ли совпадением, что он так усердно предавался этим действиям? Объяснялось ли обычным кошачьим непостоянством то, что он прекратил этим заниматься? Квиллер думал иначе, Коко обладал даром интуиции и предвидения, которого были лишены средние люди – или даже обычных способностей коты, – и он прибегал к нестандартным способам коммуникации. Квиллера забавляла возможность перефразировать Шекспира: У Коко в голове сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио.
Читать дальше