Лилиан Браун - Кот, который сигналил

„Полиция выясняет обстоятельства убийства, происшедшего вчера вечером в Содаст-сити в таверне „У путей“. Джеймс Генри Дакер, двадцати четырёх лет, был убит во время поножовщины, возникшей, когда погас свет. Вечером в таверне футбольные болельщики отмечали окончание игры. Электрокооператив Мускаунти не может найти причину временного прекращения подачи электроэнергии, в результате которого весь округ погрузился во мрак с половины двенадцатого до без четверти двенадцать. По словам представителя кооператива, никаких повреждений оборудования не наблюдалось. Метеорологическая служба „Радио Пикакса“ также не предсказывала грозы или штормовых ветров. Расследование происшествия продолжается“.

Убийство полностью изменило ход мыслей Квиллера. Если он только намекнёт о своей догадке в печати, все американские средства массовой информации – жадные до странных новостей – налетят на него как коршуны. Из Центра в Мускаунти понаедут телевизионные съемочные группы и команды обозревателей новостей; семья Джеймса Генри Дакера возбудит против Коко дело на три биллиона. „Забудь об этой идее“, – сказал он себе.

Что же касается жертвы, то жители Чипмунка часто подвергались насилию, а выпивки после футбольных матчей всегда пользовались дурной славой, особенно в Помойке, известной бесчинствами в барах. Квиллер вполне мог представить себе вопли, грохот переворачиваемых столов, скандальные выкрики и звуки разбиваемых бутылок – весь этот бедлам, спровоцированный кромешной тьмой. В этом бедламе можно было бы разрядить автомат – никто бы не заметил.

Нечто подобное происходило сейчас и в амбаре.

– Кормление зверей в зоопарке! – возвестил он, стараясь перекрыть какофонию визга и пронзительного мява. – Ребятки, давайте сделаем исключение ради копчёного лосося с Аляски! – заклинал Квиллер голосом, пригодным для Карнеги-холла. – Этого лосося коптили над костром из настоящей ольхи! Процесс вековой давности! – Теперь он уже читал то, что было написано на консервной банке, и чем громче он взывал, тем громче вопили коты. Все трое просто обожали тренировать легкие. В такие дни, когда воздух был чист, а окна открыты, их упражнения для голоса слышали аж у театральной стоянки.

Чтобы позавтракать тоже, Квиллер отправился пешком в центр города в закусочную Луизы. На обратном пути он зашёл в библиотеку, чтобы проведать Полли.

– Где были вы с Бутси, когда погас свет? – поинтересовался он.

– Мы оба рано угомонились и поэтому абсолютно ничего не заметили, не ответила Полли с необычным для столь раннего часа утомленным видом. – Мне стало как-то не по себе после ужина с Хасселричами. Еда была тяжёлой, а в последнее время у меня ухудшилось пищеварение.

– Может, я повторяюсь, Полли, но ты слишком беспокоишься о доме.

– Вполне возможно, но ведь это ужасно ответственное дела Сейчас я разрабатываю цветовую отделку. Надо держать в уме местоположение каждой комнаты, выбирать между яркими или блёклыми цветами и оттенками, чтобы они подходили к той или иной обстановке, и так далее.

– Фран Броуди в два счета сделала бы это для тебя.

– Но я хочу это сделать сама, Квилл. Я тебе уже говорила! – резко сказала она. – Если я ошибусь, то сама уже буду готова к этим ошибкам. – Затем, вопросительно подняв брови, спросила: – А как миссис Робинсон понравился ужин у Типси?

„Ага! Женщины это уже обсудили, – подумал Квиллер. – Робинсон с Алсток, а Алсток с Дункан“.

– По-моему, – ответил он, – на неё всё произвело благоприятное впечатление. Хотя, если бы ты была с нами, было бы ещё чудесней. А чем библиотечных дам кормили на ужин? Опять пирогом с варёной курицей?

– Неким подобием еды из индейки, – холодно ответила Полли.

Обычно Квиллер заводил речь о еде, чтобы пригласить Полли на ужин. Сегодня он вместо этого спросил, где стоят книги о собаках. Сказал, что задумал написать колонку о чау-чау. Ужины с Полли всё больше смахивали на обязательство, а не на удовольствие.

По пути к выходу Квиллер остановился посмотреть, чем сейчас занимается Гомер Тиббит.

– Железными дорогами! – заявил старик. – С главной артерией округа во времена угледобычи и лесозаготовок, все поезда тогда работали на пару. Я вырос на ферме недалеко от Литл-Хоуп и знал язык свистков раньше, чем выучил алфавит. Пятилетним мальчишкой братья брали меня по субботам в город, и мы смотрели на проходящие поезда. Помню станционную платформу: деревянные доски сколочены гвоздями, шляпки которых были величиной с десятицентовик. В Литл-Хоуп поезда останавливались лишь по требованию, большинство же проходило мимо. Я слышал, как они приближались, стук становился всё громче и громче, пока наконец огромные чёрные колеса, грохоча, не прокатывались мимо. Всё это выглядело устрашающе, уверяю вас! Семьдесят пять тонн стали, изрыгающей пламя!