Евгений Некрасов - Блин и клад Наполеона

– Поздравляю с ценной находкой. У меня такого нет, – говорил Виталий Романович, кивая на витрину с ружьями, затянутую изнутри тонкими проводками охранной сигнализации.

Блинков-младший посмотрел и сложил два и два: железяка была штыком от старинного ружья! В витрине красовалось четыре почти таких же, только начищенных, сверкающих льдистым блеском.

– Немного погнулся, – заметил он.

– Нет, – покачал головой Виталий Романович, – он специально погнут… Год определить затрудняюсь. Факт тот, что это, во-первых, не багинет, а во-вторых, штык для ружья, заряжавшегося с дула. Значит, конец восемнадцатого, начало девятнадцатого века.

– А что такое багинет? – спросила Ирка.

– Во времена царя Петра штык имел на тупом конце что-то вроде железной пробки и вставлялся прямо в дуло. Это и был багинет. Не самое удачное изобретение, – заметил Виталий Романович. – Со вставленным багинетом нельзя ни выстрелить, ни зарядить. Потом к багинету приделали сбоку вот такое колечко, – показал он, – и получился почти современный штык. Его надевают на ствол ружья снаружи. У некоторых штыков кончик отводили чуть вбок, потому что ружья тогда заряжались с дула. Представляете, что могло получиться? Солдату нужно со всего маха вбить пулю шомполом, а тут штык торчит. Он мог сильно поранить руку. А изогнутый штык почти не мешает заряжать. Просуществовали такие кривые штыки лет сто. Когда появились ружья, которые заряжаются сзади, с казны, отгибать кончик штыка стало не нужно. То есть по всему выходит, что этот штык – времен войны 1812 года.

– Хорошо сохранился, – сказал папа. – Пролежал почти двести лет…

– В болоте все хорошо сохраняется, – ответил Виталий Романович. – Мне случалось находить кирасу с целыми кожаными ремнями… А знаешь, Олег, сдается мне, что ты провалился В ТУ САМУЮ ЯМУ.

Старший Блинков только пожал плечами. Мол, полна чудес великая природа, и каких только ям в ней нет: бывают и ТЕ САМЫЕ, и совсем даже не те.

Притихшие восьмиклассники позвякивали ложечками в чашках. Всем своим видом они показывали, что их нисколько не интересуют ямы.

Запах тайны сгустился. Они по-разному пахнут, тайны. Эта отдавала морозом, гнильцой оттаявшего торфа и старой позеленевшей бронзой пушечного ствола.

И все-таки, при чем тут цапля?!

Сначала Блинков-младший подумал, что это сон. Еще бы, когда на коленях у него лежала волчья голова!

За окном серело ленивое зимнее утро. Тикали ходики, где-то далеко протарахтел трактор. Волчья голова была тяжелая. Она щурилась и смешно морщила нос, показывая совсем не смешные клыки. «Душман», – вспомнил Блинков-младший и потянулся к голове рукой. А Душман рыкнул и вдруг, вцепившись зубами, потащил на себя спальник.

Ну-ну, подумал Блинков-младший и стал ждать, чем это кончится. Спальный мешок – не одеяло. Когда ты в нем, его с тебя не стянешь.

Душман старался. Стянуть спальник С МИТЬКИ не удавалось, зато он успешно тянул спальник С МИТЬКОЙ на пол. Раз! – и ноги свесились с дивана. Душман передохнул и приступил к средней блинковской части.

Тут дело пошло не так легко, потому что средняя часть потяжелей, да и Блинков-младший вцепился руками в валик. Ему вовсе не улыбалось шмякнуться с дивана. Упрямо сопя, Душман пятился, пятился и отвоевывал сантиметр за сантиметром. Блинков-младший держался так, что ныло под ногтями, но все равно понемногу сползал.

Когда средняя часть уже балансировала на краешке, готовая свалиться на пол, пес вдруг замер. Его большие уши вздрагивали, ловя какие-то неслышные для человека звуки. Блинков-младший воспользовался моментом и потащил край спальника из псиной пасти. Душман с неохотой разжал зубы. Он прислушивался. Теперь и Блинков-младший расслышал, что в прихожей топают – похоже, сбивая снег с ног.

– Витальроманч! – крикнул незнакомый тонкий голос.

Душман вскочил и убежал. (Хочется добавить «ни слова не говоря», и я уже это сделал. Хотя, разумеется, знаю, что собаки не разговаривают, даже когда им очень нужно. А жаль).

Митек втянул ноги на диван, откатился к спинке и задремал.

Второе пробуждение было еще чуднее первого. Открыв глаза, он увидел у себя в ногах что-то курносое, веснушчатое, остриженное «под ноль». На круглой ушастой голове пробивалась рыжая щетина. Если бы это была не голова, а мужской подбородок, можно было бы сказать, что ОНО не брилось дня три.

Рукава застиранной олимпийки ЭТОГО болтались на бледных руках, слишком уж птенечьих для парня. Приподнявшись над подушкой, Блинков-младший посмотрел ниже. Там были взрослые ватные штаны, стянутые на поясе ремешком. Худенькое ОНО торчало из них, как цветок из горшка.