Николай Поливин - Корабельная сторона

— Опять смеешься! — Санька надул губы.

— На холодец, — Григорий Григорьевич щелкнул сына пальцем по губе, — к завтраку в самый раз, с горчичкой!.. Ну, ладно, ладно, Еруслан Лазаревич, мир?

Но Санька не хотел мириться:

— А пистолет подержать дашь?

— Дам, если умоешься за десять секунд.

— Да я за три!.. Считай!.. — И Санька со всех ног бросился к умывальнику.

Сенька и Кимка спали в эту ночь безмятежно, не то что Санька, хотя байковое одеяло, расстеленное ими прямо на ребристый настил балкона, и старая фуфайка в головах, казалось бы, райского отдыха не гарантировали. И тем не менее они блаженствовали. Зато пробуждение ребят было невеселым.

В пятом часу утра с первыми проблесками зари громыхнула входная дверь и хриплый командирский бас пророкотал:

— Татарский э-сс-кадрон, шашка наголо!..

Это вернулся из очередного «путешествия» Кимкин отчим. Он, растолкав мальчишек не очень ласковыми пинками, приказал им построиться сначала в одну шеренгу, потом в две. Ребята выполнили команду, правда, без особой охоты. Командир поворчал для порядка, пригрозил нерадивых посадить на гауптвахту и продолжил учение. Усадив «кавалеристов» на стулья, стал обучать их рубке лозы.

Маленький, кривоногий, с черной повязкой на правом глазу, бывший буденновец выглядел довольно комично. Но Сенька с Кимкой не смеялись, они-то знали сколько настоящих геройских подвигов за спиной у этого человека. Не зря же Семен Михайлович наградил своего комвзвода именным оружием. Сейчас оно находится в музее.

— Ему бы и орден дали, — Кимка с гордостью посмотрел на Сеньку, — если бы под Варшавой пулей глаз не выбило...

А лихой вояка входил в раж: команда следовала за командой, и их надо было выполнять. В конце концов ребятам это надоело, и они, послав неистового комвзвода ко всем чертям, выскочили на лестницу, хохоча во все горло. А вслед им неслось:

— Зарублю, дезертиры! Эс-с-ска-дрон, шашки наголо!..

Усевшись верхом на перила, Сенька с Кимкой скатились на первый этаж.

В квартире № 21 приоткрылась входная дверь. В образовавшуюся щель выглянула заспанная физиономия пожарничихи.

— Опять ты! Я вот тебе, окаянный, надаю по шеям, чтобы не будил людей ни свет ни заря!..

Кимка показал ей язык и выскочил на улицу.

Улица встретила мальчишек солнечной тишиной. Все добрые люди еще досматривали сны, лишь в ближнем перелеске отчаянно пересвистывались птахи, да расфранченные петухи, выпячивая перед суматошными курами генеральские груди, хрипло голосили о том, что нынче суббота и те, кто не очень настроен попасть в праздничный суп, должны поскорее уносить ноги из курятников.

— Сообразительный малый, — кивнул Кимка на огненного петуха, похожего на брандмайора, — так гордо тот нес свой гранатовый гребешок.

— Ко-ко-ко! — сердито протарахтел Петька, наверное вспомнив стрелу, просвистевшую вчера у него над головой.

— Узнает?! — съязвил Сенька.

— Узнает... И как это я промазал? А какой красавец!..

— Чей?

— Мамо его знает.

— Мамо? Кто это?

— Не кто, а поговорка такая! А петух вроде пожарничихин. Не злая тетя-мотя, а горластая — страсть! И хозяин ее — человек подходящий. Усы у него, как у Буденного, только потоньше. Шофером на пожарной машине работает. Взрослые зовут его почему-то Поддубным, а мальчишки — тараканом.

— И такому человеку ты хотел причинить зло! — покачал черноволосой головой Сенька, сгоняя с лица невольную ухмылку.

— Подумаешь, «зло»!.. Да у нее одних петухов пять штук, а кур так и не сосчитать!

— Тогда ты молоток!

— Может, тогда вон того нахала подстрелим? — загорелся Кимка, — гляди, как возле пеструшки увивается!

— Не надо, шум будет, а нам это противопоказано! — Сенька с удовольствием выговорил новое словцо, услышанное недавно в больнице, куда Мститель заходил на профилактический медосмотр.

— Куда потопаем?

— На завод, — зевнул Сенька. — Минуток сто двадцать кимнем в садочке. До обеда поработаем, потом... Прощай, завод! Одесса-мама, здравствуй!.. Ночку перекатнуемся на «Аладине», а там — ду-ду! Заметно?

— Заметно!

Приятели двинулись через барханы, заросшие верблюжьей колючкой, по направлению к заводу.

Поравнялись с приземистым, похожим на букву «п» бараком. Здесь жили «кумовья-пожарные». О них на заводе ходили легенды: любой из рядовых пожарных будто бы может проспать на одном боку, не переворачиваясь, до двух суток кряду.

Пожарники в столь ранний час, конечно, еще спали.