Вадим Селин - Страхи из новой коллекции

— Ой…

— Что, плохо выгляжу? — усмехнулась она. — Наука еще не то с людьми делает… Мне не до красоты было… Вот разбогатею, приведу себя в порядок, и все падут к ногам моим… — пророчила Оксана Альбертовна, кивнув на свои ноги, обутые в дырявые тапки.

— Понятно… — отвел я взгляд от жутких тапочек. — А как вы все организовывали?

— Все объяснять тебе не буду, скажу лишь, что подмешивала вам в еду специальный состав, вызывающий галлюцинации.

— Наркотики, что ли?!

— Нет, не наркотики. Сказала же русским языком: специальный состав. Человек совершает обычные действия, никто из окружающих ничего не замечает, и одновременно он будто переносится в точно такой же мир, но в нем все происходит по-другому. А как — ты сам уже видел. Теплоход, например, или лес вспомни… Но все равно человек не до конца отключается, отдельные моменты мира настоящего он помнит.

«Наверное, тот разговор про Любкины очки одно из проявлений того, что отключился я не до конца», — подумал я.

— И происходит все в считанные секунды, хотя участникам эпизода кажется, что проходит много времени, — произнесла собирательница страхов.

— Значит, на теплоходе ко мне пришли галлюцинации после того, как я наелся вашей фирменной еды… А как же то, что из этих… эпизодов мы возвращаемся поврежденные? То есть я, к примеру, вернулся весь порезанный стеклами на теплоходе, а на Женькиной ноге была рана!

— Вот, ключевое слово — «была»! — подняла вверх палец бабка. — Сейчас же у тебя уже нет порезов… Дело в том, что все эпизоды происходят в подсознании, но психика так устроена, что сознание с ним смешивается, поэтому на нем, на сознании, остаются частички эпизода, который случился в подсознании, — замысловато разъяснила будущий великий режиссер. — А потом все исчезает, когда человек окончательно приходит в себя.

— Но как такое может быть? — запутался я.

— Все очень просто. Ты же слышал о самовнушении?

— Да, я пытался внушить себе, что не боюсь находиться в закрытых помещениях, но у меня ничего не получалось, — признался я.

— Правильно. Еще можно говорить себе: «Я расту, я расту, я расту», и человек действительно вырастает. Или я знаю одну девушку, которая была с кривым носом, она внушила себе, что у нее прямой нос, и через некоторое время он стал прямым… Так и здесь: подсознание смешивается с сознанием, но вот только последствия моих эпизодов исчезают.

— Ясно… Так зачем вы делали вид, что не знаете меня и Любку?

— Мне надо было от девчонки избавиться, очень уж она приставучая. А если б я сразу с распростертыми объятьями тебя приняла, а ее выгнала, она б что-то заподозрила. Короче, хватит о ней.

— Подождите, я все-таки мало что понял. Когда мы попали в лес, Женька говорил, что видел смерть…

— «Смерть»! — засмеялась Саакян. — Это я была. В подсознание влезала, наблюдала за вами.

— А как все эти… эпизоды на камеру снимали?

— Это сложно объяснить. Ваше подсознание посылало импульсы специальному прибору, который их принимал и записывал на пленку все, что творилось в вашей голове, понятно?

— Почти… — протянул я. — А монета с солнцем? А отрезанные пальцы — это действительно было с Женькиными родственниками?

— Нет, конечно, — повозила Саакян чашкой по столу. — Это я придумала. Классно, да? Хочу этот момент внести в один из своих фильмов… Ладно, Влад, перейдем к делу: так ты согласен бояться за деньги?

— Нет, — по-прежнему отказался я. — Больше я этого не вынесу.

Только я это произнес, как Оксана Альбертовна стукнула кулаком по столу, расплескав тем самым чай, заорала:

— Ах так! Тогда получай новый страх! — И брызнула мне в лицо струей из маленького баллончика.

Однако я увернулся и не вдохнул в себя распыленную жидкость.

— Вот! Вот тебе! — кричала Саакян, надвигаясь на меня, держа в руках баллончик. — Я научу тебя мне подчиняться! Дурак!

— Сами вы дура! — отфутболил я оскорбление и почувствовал, что сейчас злость на эту Саакян, на то, что она со мной, с Женькой и, наверное, с другими ребятам сотворила (интересно было бы посмотреть чужие эпизоды…), вырвется наружу.

Так и произошло.

В очередной раз увернувшись от ненормальной ученой, я в один прыжок достиг стеллажа и схватил с него чей-то страх. Бросив взгляд на банку, я прочитал: «Любовь Демидовна Балаболкина. Сколинофобия».

— Поставь на место! — завизжала Саакян, переходя на ультразвук. — Это очень редкий страх — боязнь школы!

— Ага, сейчас, разбежался! — зловеще рассмеялся я и… с размаху грохнул банку об стену.