Артем Кораблев - Веселый прогульщик

Оля опять замолчала, сунув руки в карманы куртки и зябко поеживаясь. Прямо перед ней на ствол ближайшего дерева припорхнул откуда-то поползень и, тихо шурша, стал спускаться все ниже и ниже по спирали, то скрываясь за стволом, то появляясь снова, крутя своей маленькой темной головкой и выискивая прячущихся в неровных бороздках влажной коры букашек. Так он спустился почти до самой земли, не обращая внимания на притихшую парочку, и, лишь полностью обследовав дерево, перепорхнул на другое.

— Он побледнел как-то, — продолжила Оля так, будто и не молчала добрых три минуты. — Я даже испугалась. Никогда его раньше таким не видела. Стал спрашивать, откуда это… Я говорю, не знаю, он чуть на меня не накричал, но сдержался, сказал, чтобы я ничего не трогала, и ушел к себе в комнату, куда-то звонил. Потом скоро пришел Артемов отец, повозился с нашим компьютером, поговорил о чем-то с отцом и ушел. Больше я в тот вечер к компьютеру не подходила. А на следующий день появилась новая картинка и тоже с текстом…

Федя заметил уже знакомую гримаску на лице рассказчицы: брови собрались у переносицы, между ними залегла резкая складка, лицо побледнело, глаза глядят будто в пустоту.

— Тут уже я испугалась, призналась Оля, — то есть не сразу. Сначала-то я просто разозлилась. Потому что на картинке была моя фотография. Я у себя на даче, бегу к пруду, на самом деле за Чарли, но его в траве не видно, и получается, что к пруду. А текст под картинкой такой: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Я еще подумала: «Что за идиот с ошибками пишет?» Это теперь я знаю, что он вовсе не ошибался. А тогда… Тогда я снова показала эту картинку папе. На сей раз он покраснел. Сказал, что я вожусь со всякой сволочью, и ушел, даже дверью хлопнул. К компьютеру велел не притрагиваться, и снова приходил Артемов отец, опять колдовал у компьютера и с отцом разговаривал. А потом меня заперли на две недели дома. Никуда не выпускали. Ни на улицу, ни в гости. Даже с собачкой Виктор гулял. И к компьютеру подходить запретили. Только видик да телевизор и еще телефон — все. Всем в школе сказали, что я заболела. В общем, весело. Я опупела от такой жизни!

Едва не рассмеявшись этой немного неожиданной фразе, Федя снова глянул на свою собеседницу. Он увидел совсем другую Олю: теперь складка между бровями разгладилась, на щеки постепенно возвращался румянец, но главное — глаза смотрели не безучастно, не испуганно, а очень даже сердито и решительно, как тогда, когда он впервые встретился с ней в гостях у Артема.

— Мне ничего не говорили, — продолжала Оля, — ничего не объясняли. Папа ходил мрачнее тучи, я к нему и подступиться боялась… А маму он чем-то напугал, и она тоже молчала. Папа каждый вечер садился за компьютер, раньше он никогда этого не делал — у него свой на работе. Я догадывалась, что он проверяет мой почтовый ящик, но, видимо, все было нормально, потому что через две недели мне наконец разрешили выходить из дому, и я пошла в школу. Ага, выходить, — горько усмехнулась Оля, — под конвоем. То есть под охраной, только это одно и то же. Повсюду за мной таскается с тех пор этот проклятый Виктор. Такой дурак…

С последним замечанием Федя от всей души согласился, но вида не подал. Оля вздохнула и продолжала:

— Дружить мне разрешили только с Артемом. То есть они мне не могли запретить общаться с кем-нибудь в классе, но в гости пускали только к нему, а гулять я стала только с Чарли. Кто ж со мной еще гулять будет… под надзором?

Оля, через силу улыбаясь, вытерла сгибом указательного пальца слезинку под глазом, и сердце Феди чуть не лопнуло от сострадания, как напоровшаяся на острый шип автомобильная шина.

— Чо дальше-то было? — чтобы скрыть свои чувства и перевести дух, вымолвил он.

— Что дальше? переспросила Оля.

А дальше все было ничего. Никто меня не беспокоил. Я стала привыкать к такой жизни. Ходила в гости к Артему, гуляла с Чарли, в классе болтала с Катей. Она одна со мной нормально разговаривала, когда я стала на уроки и с уроков на «Мерседесе» ездить. Нет, и другие вроде бы нормально, но я же вижу, как они смотрят. Я сама с ними разговаривать перестала. И с Анькой, и с остальными. А потом появился ты в нашем классе, и все началось снова.

— Ни фига себе, — раздельно выговорил Федя. — Но я ни при чем! Я наоборот…

— Да что ты так нервничаешь, — усмехнулась Оля, — я знаю, что это не ты. Иначе бы сейчас с тобой не говорила. Только я не сразу это поняла. Ну подумай сам. К тому времени, как ты появился, мне уже разрешили пользоваться компьютером. Мы опять болтали в Интернете с Артемом. Я сменила электронный адрес и никому его больше не давала, кроме него. Все уже шло хорошо, — со вздохом сказала девочка, — и вдруг, это на третий только день, как я стала пользоваться компьютером, нахожу в своем ящике такое послание: «Ждите апельсинов братьев Карамазовых*. Честно говоря, я не испугалась, бывает, всякая дрянь по E-mail залетает, но адрес отправителя решила на всякий случай проверить — тут я и поняла, что это действительно мне. И написано так же по-дурацки, как в прошлый раз, правильнее ведь «от братьев Карамазовых». Тот же почерк. Я испугалась тогда, что меня опять дома запрут, стерла эту писульку и никому ничего не сказала. Подумала было на Артема, но поговорила с ним и поняла — не он. Я-то его хорошо знаю. Когда он шуточки свои запускает, это сразу понятно, он смеется, как маленький.