Артем Кораблев - К черту в гости

Костя заснул на третьем рассказе. И не потому, что ему было неинтересно. Семен Владимирович, или попросту Сема, как звали его все остальные члены клуба скаутов «Пеликан», рассказывать умел — все-таки писатель, — и истории у него были интересные. Просто Костя устал. Устал от сборов, затянувшихся за полночь; от привокзальной суеты, когда проводница не хотела пускать их в вагон со всеми палатками, рюкзаками, байдарками; устал от почти бессонной ночи в веселой купейной компании; устал от новых впечатлений первого в своей жизни настоящего путешествия. Устал и уснул, убаюканный мерным перестуком колес по рельсам да тихим покачиванием на верхней полке.

Теперь он проснулся, проснулся от дикого вопля. Костя не сразу понял, где он. Не случилось ли чего-нибудь страшного? Но нет. Он был все в том же купе. А внизу давились от смеха скауты и негромко, но басовито посмеивался Семен Владимирович.

Костя свесил голову с полки.

— О, царевича разбудили, — ткнул в его сторону толстым, как сосиска, и крепким, будто отлитым из стали, указательным пальцем наставник скаутов.

— Так Елисея-то еще не пришла. Кто Елисея-то?

Новый приступ смеха скрутил семерых, стиснувшихся на нижних полках.

— Наташка. Наташка пусть будет Елисеей, — перегнулся пополам Лыков. — Лезь наверх, целуй скорее царевича, а то он опять уснет, на фиг.

— Сам лезь, я богатыриха.

Две минуты корчей на нижних полках. Наконец Сема отдышался.

— Кость, слезай к нам, — выдавил он, вытирая слезы. — Это мы тут немного зашутились. Ты уж извини, мы тебя в «мертвые царевичи» определили. Ты только один спал. Как под Волховым яблочко надкусил, так сразу уснул, и ничего тебя не будило.

Семен Владимирович взял с купейного столика яблоко с уже потемневшим надкусом и показал его Косте.

— Твое, — сказал он. — Ни проводник, ни наша болтовня — ничего тебя не брало. Женька вон с верхней полки упал, ты все равно не проснулся. Решили, что тебя только царевна Елисея разбудить может. Да она что-то все не заходила.

— Ладно, слезай с «хрустального гроба», чаю попей. Подъезжаем уже, минут сорок осталось.

Костя глянул в окно. Там бежали непрерывной чередой высокие стройные сосны с медными стволами, и склонившееся уже к вечеру июльское солнце мигало в промежутках между стволами светом тревоги. Он сел, свесил ноги и, опираясь руками на обе верхние полки, прыгнул в проход прямо перед носом отшатнувшейся Наташки. На столике его дожидался стакан с давно остывшим чаем и бутерброд с копченой колбасой. Ребята подвинулись. Костя сел и приступил к трапезе.

Он все еще с трудом верил, что едет в Карелию в компании ребят без взрослых. Сема не в счет, ему хоть далеко за тридцать, но почти свой. Костя думал, что таких взрослых не бывает, чтобы «свой», а вот Сема как раз такой. Только у Кости все равно еще не получается его Семой называть, он один его и зовет Семеном Владимировичем.

«И как это меня все-таки отпустили, — не переставал удивляться Костя, глядя в окно на убегающий частокол меднокорых колонн. — То на даче по шоссе на велосипеде прокатиться запрещали и на речку купаться один не ходи, а тут в Карелию. С одним только Семой. Да еще ведь и на дорогу раскошелились, и на еду. Это, наверное, потому, что отец сам привел его полгода назад в только-только открывшийся рядом с их домом клуб скаутов». И все равно не верилось.

— Доел? — вывел его из задумчивости Семин голос.

— Угу.

— Тогда помогай вещи доставать, а то потом одна суета будет.

Ребята поднялись и начали вытаскивать из багажника байдарки, палатки и рюкзаки.

— А где Женька? — спросил Сема. Серега пожал плечами.

— Евгений! — рявкнул Семен, высунув голову в коридор. — Григорьев!

Никто не отозвался.

— Вот Гюльчатай, — пробурчал себе под нос наставник скаутов. И занялся распустившейся шнуровкой на одном из байдарочных чехлов. — Учил, учил, — бурчал он, — шнуруют, как ботинки.

Костя покраснел, эту байдарку укладывал он.

Женька появился, лишь когда поезд остановился и коридор наполнился людьми с чемоданами, пухлыми сумками, коробками и тюками. Но скауты вместе с Семой к этому времени успели перетащить все свои вещи в тамбур, чтобы сойти на перрон первыми.

Разгрузка прошла благополучно. Гора вещей охватила фонарный столб. Затем гору перемещали на привокзальную площадь. Пятеро таскали тюки. Наташка сторожила вещи на площади. Костя, как самый младший, — на перроне. Семен пошел ловить транспорт.