Артем Кораблев - Пошищение на двойку

Кому приятно идти в школу? Особенно после долгих летних каникул. Говорят, такие есть, — но ведь врут!.. Кто спорит, конечно, приятно увидеть своих школьных друзей. Посмотреть, как они изменились, узнать, кто куда ездил и что с ним приключилось. Да и о себе рассказать, поделиться новостями. Но лучше бы где-нибудь подальше от парт и от доски. Тогда и на учителей можно издалека поглядеть, даже перекинуться парой словечек. Мол, как вы там, Сергей Иванович, или вы, Екатерина Васильевна, что летом поделывали и где так загорели?

Но ничего не попишешь, с первого сентября все впрягаются в одну унылую лямку. И приходится целый день сидеть- за отмытыми от надписей и рисунков, а потому какими-то очень уж скучными школьными партами.

Однако Костя Костров был лишен в этом году даже таких маленьких радостей. Его отец, не желая бросать свою научную деятельность и в то же время пытаясь хоть как-то поправить бюджет семьи, устроился в школу преподавателем физики. Как он говорил, по совместительству. Даже не в школу устроился, а в какой-то лицей для одаренных детей со странным и не совсем понятным названием «Школа-ПСИ». При чем же тут Костя? А при том, что в этот самый лицей Виктор Викторович перевел и своего сына, то есть его. И вот уже второй месяц Костя Костров посещал стены нового учебного заведения.

Лицей неподалеку от его дома находился — минут семь ходу, не больше. Но с дорогой теперь трудности появились. Отец-то ведь этим же путем ходит. А кому приятно идти в школу вместе с родителями, кроме какого-нибудь разве первоклашки. Правда, есть у них в классе Женька-металлист, так его до сих пор бабушка за руку в школу водит. Кожаная куртка вся в клепках с наворотами, везде цацки, на голове повязка с черепами, плейер на пузе, и бабушка рядом ковыляет — прикол. А Женька идет, головой трясет, на голове наушники — «Напалм Дез» слушает. Ему-то через эту бабушку и в лицее житья нет.

Вот и Костя того же боялся, хотя учительских детей в лицее хватало. Но получилось в принципе неплохо. У отца уроки только по четвергам начинались с самого утра. Но и в четверг Костя удирал из дома раньше своего родителя и гордо шел один.

Он выскакивал из подъезда, быстро сбегал по четырем корявым и косым бетонным ступенькам, обегал свой дом со стороны примыкавшего к нему Битцевского лесопарка, спускался в подземный переход и оказывался на другой стороне Новоясеневского проспекта, как раз напротив кладбища. Затем путь его лежал вдоль проспекта в горку, мимо пустыря перед церковью до первого дома с высокими прямоугольными арками, через ближайшую из которых он входил во двор, а там уж до детских садов рукой подать. Целых четыре типовых детских сада построили когда-то в этом дворе — два голубых и два желтых. Вот в одном из голубых и располагался теперь Костин лицей. Обычно, едва Косте удавалось миновать прямоугольную арку, из соседнего подъезда выскакивал Митька Ежов.

— Здорово, Кострик, — выкрикивал он. А порой и похуже — «Кастрат». Больше Костю в лицее никто так не называл, только Митька. Но они с Костей недруги были, а не друзья. Митька сам себе врагов выбирал, а настоящих друзей у него в лицее не было. Впрочем, и Костя друзьями еще обзавестись не успел.

На Митькино приветствие Костя отзывался когда как. Порой промолчит, а то и поздоровается:

— Здорово, Глобус.

Этой кличкой в лицее Митьку тоже никто не называл. Звали его Дикобразом, а он сам себя — и вовсе странно: Кактусом. Сам так придумал: для врагов он — Кактус. А Костя дразнил его: «Бритый Кактус — лысый Глобус». Или покороче — Глобус, так ему казалось обиднее. Митька и правда обижался на «Глобуса» больше, чем на «Дикобраза», показывал кулак, но до прямой разборки у них дошло только однажды, и то физрук растащил.

Однако на сей раз никто из дверей соседнего подъезда не выскочил. Костя спокойно перевел дух и сделал несколько шагов в сторону лицея, все еще посматривая через плечо на Митькину подъездную дверь. Наконец отвернулся и тут же остановился, как вкопанный. Перед ним стоял шикарный последний «Сааб» цвета южной ночи. Он матово поблескивал гладкой поверхностью кузова, скрывая уютный интим салона за слегка затемненными стеклами. От восхищения Костя даже нижнюю челюсть выставил. Была у него такая привычка, служившая знаком восхищения.

Иномарки были страстью Кости Кострова. Он собирал их фотографии и маленькие модели. Знал почти наперечет всю автомобильную продукцию ведущих автогигантов мира. Он узнавал иномарки на улицах и научился даже распознавать некоторые просто по шуму мотора. Они так играли на жвачку с его другом Димкой, только не Глобусом, а другим, Корнеевым, из старой школы. Кто больше отгадает, стоя спиной к шоссе, марок проезжающих автомобилей. Российские различались очень легко, почти безошибочно, а вот иномарки запросто было спутать — они ведь почти бесшумные. Но Костя и их умудрялся угадывать лучше Корнеева.