Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни

— Хе-хе-хе, — отозвался Влодек.

Брошек стукнул кулаком по столу.

— Попрошу без комментариев! No comments! Слово предоставляется Влодеку.

С лица Влодека немедленно сползла язвительная усмешка.

— Я считаю, — осторожно начал он, — что можно… — И осекся.

— Хе-хе-хе, — не замедлила отомстить ему Ика.

— Ика! — осадил ее Брошек.

Но тут Влодека осенило.

— Можно поиграть в бридж!

Ответом было неодобрительное молчание. Даже Пацулка соболезнующее покачал головой, и Влодек понял, что в этой компании глупо было вылезать с такой идеей. Но, поскольку оставаться в дураках не любил, поспешил обидеться.

— Извините, — сказал он. — Sorry. Совсем забыл, что бридж — развлечение для взрослых.

Но и этим не исправил положения. Все, как сговорившись, пропустили его замечание мимо ушей.

— А чем нас порадует Катажина, она же Альберт? — вопросил Брошек.

Катажина смутилась, покраснела, откинула со лба волосы.

— Мне кажется, — прошептала она, — можно организовать вокальный квинтет.

— Это с моим-то голосом? — ужаснулась Ика.

— Тогда давайте поставим спектакль, — сказала Катажина.

— Это не занятие для серьезных людей, — заявил Влодек.

— Ты так считаешь? — холодно спросил Брошек, отец которого пописывал пьесы.

— Или, — поспешила выдвинуть новое предложение Катажина, чтобы помешать развитию чреватой опасными последствиями дискуссии, — устроим охоту на косуль.

— Что?! — завопил Брошек.

— Фотоохоту, — торопливо пояснила Катажина.

Это было уже кое-что. Брошек неуверенно улыбнулся, Ика захлопала в ладоши, но Влодек — единственный, кто разбирался в фотографии, — быстро развеял мелькнувшую было надежду.

— В такую погоду? — задумался он и через минуту вынес свой приговор: — Ничего не выйдет!

— А если… — пробормотала Катажина, — если…

Это «если» она повторила еще раза три, по неизвестной причине покраснев вначале как роза, потом как георгин и напоследок как пион. Дело кончилось тем, что Ика стукнула ее по загривку.

— Да выдави ты хоть слово! — холодно потребовала она.

— А если нам поиграть… ну… например, в почтальона… — для разнообразия побледнев, закончила Катажина.

— Что-о-о? — Ика чуть не задохнулась. — А в «бутылочку» не хочешь?

— Н-не хочу… — беззвучно пролепетала покрасневшая на этот раз как мак Катажина.

Ика сочувственно покачала головой, перевела взгляд с Катажины на Влодека и обратно, после чего тяжело вздохнула.

— Говорят, даже Эйнштейну с его премудрыми мозгами случалось пару раз в жизни сморозить ужасную глупость, — сказала она и, чтобы переменить тему, добавила, обращаясь к Брошеку: — И ты ничего не придумал?

Брошек, собравшись с духом, уже готов был честно признаться, что, к сожалению, сколько ни обдумывал этот вопрос, ничего путного придумать не смог, как вдруг все — за исключением Пацулки — подскочили так, словно в крышу веранды ударила ослепительно яркая молния, сопровождаемая мощным ударом грома.

Однако то был не гром, а всего-навсего хриплый крик. Крик большой старой птицы.

— Пацулка! — хором воскликнули четыре разных голоса.

А дело было в том, что Пацулка, закончив свой труд, поставил на стол старого пеликана и, дабы подтвердить реальность его существования, издал двукратный хриплый вопль от имени деревянной птицы, и прозвучал этот вопль в точности так, будто вырвался из глотки настоящего голодного пеликана.

— В чем дело? — прогремел с неба, а вернее, из расположенного над крышей веранды окна грозный баритон.

Все, даже Пацулка, втянули головы в плечи, а пеликан, мгновенно заткнувшись, повалился на левый бок.

— Это пеликан, папа, — объяснила Ика.

— Кто-о-о?!

— То есть… Пацулка, — быстро добавила она.

— Отлично! — прокричал отец. — Пеликана зажарить и подать сегодня к обеду. Пацулку продолжать откармливать. Мы его съедим в воскресенье.

— Хорошо, папа, — смиренно сказала Ика.

— Ничего хорошего. И чтоб было тихо. — Сеанс связи закончился, и окно над верандой с треском захлопнулось.

Похоже было, Пацулке грозит самосуд. К нему одновременно протянулись три пары рук, явно не с добрыми намерениями. Однако он и ухом не повел, только растянул губы в мудрой и снисходительной улыбке. Собственно, с этой улыбки и началась долгая и на редкость дождливая неделя.

Брошек лучше других знал Пацулку. Поэтому он воскликнул:

— Стоп!

Три пары рук отдернулись.

— Погодите, — сказал Брошек. — Эта перекошенная морда кое-что означает. Уж я-то знаю.