Владимир Казаков - Голубые капитаны

Смотрели на планер и двенадцать ребят из группы лейтенанта Дулатова. Молодому инструктору показалось странным необычное возбуждение курсантов в конце летного дня. Особенно старался Борис Романовский: он не медиатором, а пальцами рвал басовые струны домры и хрипловато, с надрывом пел, стараясь привлечь к себе внимание:

Но курсанты, обычно любившие слушать немудреные песни Бориса, сейчас явно не обращали внимания на оравшего во всю глотку певца. Некоторые сдвинули пилотки на глаза, кое-кто повернулся спиной к инструктору, и все старались скрыть, что глаза их усердно косят в небо.

Воздух взорвался гулом, над летным полем низко прошел истребитель, выписывая двойную управляемую «бочку».

Командир планерного отряда капитан Березовский, маленький, плотный, с кавалерийским разводом обутых в обмотки ног, аж подскочил на месте:

— Лиха-ач! Видит же, что аэродром работает!

— На фронт торопится. Им, счастливчикам, все дозволено. Летчики! Не то, что мы, как лошади, в фаэтон запряженные, — позавидовал командир звена буксировщиков старший лейтенант Костюхин, детина — косая сажень в плечах, в блестящей кожаной куртке, модных бриджах и начищенных до блеска сапогах. — Антон Антонович, не пора ли закругляться, твои планеристы прокисают уже?

— Ну да! — возразил Березовский. — Ишь задрали головы вверх, тоже, поди, завидно!

Курсанты смотрели не вслед истребителю, и первым из командиров об этом узнал лейтенант Дулатов.

— Побачьте, товарищ лейтенант! Посмотрите! — Дулатов обернулся на голос и встретился глазами со старшиной группы Коротом. Тот моргнул, рыжие брови метнулись вверх, и Дулатов непроизвольно поддался знаку: тоже поднял голову.

Под сиреневым облаком планер А-2, выйдя из спирали, вздрогнул крыльями и опустил нос. Разгоняясь на пикировании, он рвал воздух, и комариный гуд расчалок заполнял небо, переходил в приглушенный свист. Еще три-четыре секунды такого падения, и не выдержат подкосы, оторвутся крылья старенького летательного аппарата. Дулатов сжал кулаки, сдерживая себя, повернулся к Короту:

— Что он задумал, разгильдяй? Э-эх, дурак! Донсков?

— Так точно — Володька! — тихо ответил Корот.

Да, в кабине планера сидел курсант Донсков. Через летные очки он внимательно следил за движением стрелки прибора скорости.

«…Спокойней, старик! Нарастает свист, Пора! Бери на себя штурвал. Ну, действуй же! Не резко, плавненько, а то сложатся крылышки, как паруса в штиль. Запели ванты-расчалки, ухнула вниз земля. На плечи давит килограммов триста. Тяжеловато с непривычки. Надо напрячь живот — будет легче. Для этого лучше закричать: а-а-а!.. Ну что разорался? Кровь уже отливает от головы. Ты повис на ремнях, а твой планер царапает шершавое облако зеленым брюхом. Еще чуть штурвальчик на себя! На голову обваливаются поля, сыплются домишки Саратова. Крутится земля, вертится! Только шарик-то не голубой, а испачканный кисточками первоклашек: блеклые оттенки, размазанные зеленые пятна… А чего так жалобно закряхтели шпангоуты? Не должно быть! Не должно, а если? У-фф, кажется, обошлось! Порядок! Интересно, что думалось Чкалову, когда он пролетал под мостом? Был ли он таким же мокрым, как ты сейчас? Вряд ли. Наверное, ты пожиже характером, парень. Ну-ну, без оскорблений!.. Все!

Планер вышел к черте горизонта. Встала на место земля, земличка, земляничка, вынырнула из синьки, как золотистый карась. С носа капает, а он все равно нюхает запах шершавого сиреневого облака. Оказывается, вы лирик, Донсков! Ну, обругай себя… И все-таки облако похоже на сиреневый куст в дедушкином саду…»

С земли все видели, как планер прокрутил петлю, пошел на вторую, потом сделал резкий нырок и, выйдя в горизонтальный полет, развернулся к аэродрому.

— Его превосходительство самоубийца раздумал уходить к праотцам! — услышал лейтенант Дулатов голос Костюхина и почувствовал за спиной тяжелое дыхание командира отряда Березовского. Паровоз поднимает давление пара и плавно трогает с места, капитан «раздувает пары» и срывается, как камень, выпущенный из пращи. Дулатов не успел мысленно закончить неуклюжей аналогии. Капитан выскочил из-за его плеча, и над полем повисла протяжная команда: