Евгений Некрасов - Золотая жила для Блина

И вдруг стало тихо. За лобовым стеклом возникло зрелище, которое видели, наверное, тысячи людей, но рассказать о нем смогли бы только те немногие, кто выжил: остановившийся в полете винт.

Самолет быстро терял высоту. Папа бросился к Митьке, стащил его на пол и сам лег, закрыв руками голову.

Второй удар о землю был сильнее. Со стены слетел огнетушитель и больно стукнул Митьку по плечу. Под полом заскрежетало, по крыльям захлестали ветки.

А потом настала тишина.

Папа помог Митьке подняться и сесть на скамейку.

— Павел, ты что притих?! — крикнул он в кабину. — Будем твою сестру догонять или пускай плывет?

— Обязательно будем, Олег Николаевич, — отозвался Пашка. — А то зачем мы возвращались, Олег Николаевич!

«То-то! — подумал Митька. — А то все „твой отец“ да „твой отец“, как будто у папы имени нет!» А вслух он сказал:

— Я с вами!

Папа широким жестом обвел неподвижные тела уголовников и двоих пилотов, покачал головой и бросил Митьке на колени автомат:.

— Мы скоренько, единственный сын.

— Скоренько не получится, у нее нога подвернута, — сказал Митька.

— Донесем. А на плоту оставим записку. Рацию-то Артур сломал. А плот выловят в поселке.

— Столько дармовых дров — обязательно выловят.

Митька подумал, что после такой посадки самолет не взлетит без ремонта, что плот с запиской найдут в лучшем случае к завтрашнему утру, а когда прилетят спасатели, вообще неизвестно.

— Долог путь до Ванавары, — вполголоса про пел он, и папа подхватил:

— И не едут санитары!

К счастью, санитары были не нужны. Папа вставил их для рифмы.

Оставшиеся две недели каникул Митька провел с папой на болоте в эпицентре Тунгусского взрыва, кормя комаров и гнус. Хотя о гнусе ранее не упоминалось, его из-за этого не стало меньше. Гнус еще противнее комаров, потому что маленький и забивается в каждую щель в одежде.

Помимо кормления кровососущих Митька с папой добывали пробы торфа. Для этого им был дан ручной бур — труба с длинной рукояткой, которую надо было крутить вдвоем, ходя по кругу. Когда она забуривалась метра на два, трубу вытаскивали и доставали из нее столбик торфа. После этого папа сидел в избушке, именуемой заимкой Кулика, и разглядывал столбик в увеличительное стекло. Но даже с увеличительным стеклом ему не удалось обнаружить Тунгусский метеорит. Папа лишь подтвердил то, что было известно до него: слои торфа сильно перемешались около ста лет назад, когда над болотом прогремел взрыв, теперь знаменитый на весь мир.

Папа сказал, что его скромный результат ляжет в копилку науки. И они с Митькой полетели домой.

В Красноярске их ждали деньги за сданное золото и следователь с рыбьей фамилией Судак, который вел дело Артура и Диплодока. Деньги оказались не очень большие, потому что их поделили на всех, а Судак оказался девушкой в синем мундирчике прокуратуры. Все, что ей было нужно, девушка Судак уже знала от летчиков. Блинковых она отпустила через полчаса, на прощание похвалив папу:

— Вы настоящий гражданин! Если бы каждый порядочный человек задержал двоих вооруженных бандитов, то с преступностью было бы давно покончено.

Папа на это сказал, что даже морская свинка кусается, когда ее загоняют в угол, а так ему совсем не улыбалось задерживать бандитов. Надо, чтобы все занимались своим делом: ботаники — ботаникой, а бандитами — милиционеры.

— Так вот вы какой! — неприязненно заметила девушка Судак. — А я думала, вы понимаете, что невозможно победить преступность без поддержки населения!

Кажется, папа ее сильно разочаровал.

А с Лемеховыми и Самвел Самвелычем они с тех пор не виделись. Целые сутки на лесопилке, пока не прилетел вертолет спасателей, Блинков-младший ждал, что вот-вот кто-нибудь подойдет извиняться. Папу разве что на руках не носили: «Олег, ты молодец», «Олег Николаевич, вы всех спасли», «Олэг, мы типер с тобой кунаки». Но никто не сказал: «Олег, прости, мы думали о тебе плохо». Впрочем, и «Олег, мы тебе не доверяем» в свое время тоже не говорили. Папа назвал это фигурой умолчания: ты все знаешь, они все знают, а раз так, то удобнее делать вид, будто ничего не было.

Прощались очень тепло: целовались, обменивались адресами, дарили приятные мелочи на память, а горячий Самвел пустил слезу. Но черная фигура умолчания маячила за спинами. Блинков-младший был уверен, что бумажки с их адресом не выбросят, но и не напишут им никогда.