Владимир Кузьмин - Комната страха

Софья Генриховна до ответной реплики не снизошла, отправилась переодеваться.

– Наша прима! – сказала мне госпожа Вибе потихоньку. И вздохнула. – Но ведь несомненный талант!

– А из какого она сословия? – спросила я.

– Мещанка! Но мечтает о дворянстве, словно в этом главное счастье жизни.

– Тогда понятно.

– Что?

– То, как она на мой титул отреагировала!

– Жаль, я не видела!

Суета продолжалась еще около четверти часа, к исходу которой все были готовы. Петя сел за стол, стоящий в центре залы, и разложил перед собой текст пьесы, намереваясь суфлировать исполнителям.

Я устроилась чуть позади и, не удержавшись, шепнула:

– А что, при полном свете станете репетировать?

– Всему свое время, – не слишком понятно ответил Петя.

– Господа! Господа, я так не согласна! – воскликнула Татьяна Вибе. – Хочу, чтобы стало страшно! Давайте выключим электричество и зажжем свечи! А то никаких привидений не дождемся сегодня!

– Но, Татьяна Францевна, это не предмет для шуток, – возразил ей серьезный господин адвокат.

– Ну, если не шутить, – произнес задумчиво адвокат начинающий, – так весь смысл нашей встречи в том, чтобы проверить и закрепить мизансцены из третьего акта. И раз решено его было играть при свечах, то нам и нужно репетировать при свечах. Или просто разойтись.

– Не подумайте, что я испытываю страх, но среди нас есть женщины, – счел нужным еще раз возразить господин Мозель.

– Женщины как раз ничего не боятся, – неожиданно для меня заявила Софья Генриховна. – Николя, Аркадий, зажгите свечи. Мы уже все видели, и вновь нас всяческой чепухой не испугать.

Титулярный советник Горбатенко зааплодировал и кинулся помогать артистам зажечь в канделябрах свечи.

Уж не знаю, чего я сама больше желала или на что больше надеялась. На то, что в этот раз ничего не произойдет и я окажусь свидетелем лишь самой обычной репетиции, или, напротив, что мне доведется увидеть новую таинственную надпись, загорающуюся на стене, или услышать странные звуки. Но едва стали зажигать свечи, я поняла – да, сегодня странные события обязательно повторятся. Но и Софья Генриховна права, если знаешь, что произойдет что-то страшное, то уже и не так страшно. Вот только я не могла себе представить, что случится именно то, что случится.

Свечи на двух канделябрах на дюжину свечей каждый давали достаточно света, чтобы хорошо осветить небольшую круглую эстрадку – вот отчего она круглая, а не полукруглая, как обычно, и от стены отстоит далеко? – служившую артистам сценой. Да и все остальное пространство было неплохо видно. Разве что за колоннами залегли глубокие, кажущиеся непроницаемыми тени.

Суть эпизода сводилась к тому, что все герои, бродя по темному дому, прятались друг от друга и подглядывали каждый за каждым. Получалось смешно и комично. Реплики произносились намеренно наигранно, нередко исполнители принимали слегка нелепые или вычурные позы, застывали в них на мгновение, почти как на тех галантных картинах, что пришли мне на ум при виде костюмов. Но в сочетании со столь неподходящими костюмами такая необычная манера сценической игры создавала дополнительный комический эффект, на что вся эта сцена и была рассчитана.

– Это Иосиф Давыдович придумал исполнять пьесу в манере дель арте [27]. Он зануда, но театр любит и знает, – улучил мгновение объяснить мне Петя.

– Он большой молодец! – похвалила Иосифа Давыдовича и я.

И схватила Петю за рукав. Он кивнул, потому что тоже заметил – свечи стали меркнуть!

Актеры, увлеченные игрой, не обратили на это особого внимания, равно как и на звук падения капель в глубокий колодец, который поначалу едва улавливался ухом, но становился все слышнее и слышнее. И капли падали чаще и чаще. В тот миг, когда показалось, что звук капель сольется в звук льющейся струи, раздался сразу с нескольких сторон пронзительный скрип, слившийся с душераздирающим воем. Одновременно по зале пронесся настоящий вихрь, свечи, и так уже едва мерцавшие, погасли, погасли и свечи в руках артистов и даже та, что стояла на столике перед Петей. Порыв ветра был теплым и влажным и нес какой-то отдаленно мне знакомый запах, но размышлять об этом было некогда, да и невозможно, потому что я испугалась. В полном мраке среди артистов, застывших в оцепенении, стало метаться, стуча коготками по полу… Да кто ж его знает, что там металось, не видать же ничего было! Зато стук этой беготни и странное шуршание, ею производимое, тут же заглушили вскрики и вопли, из которых с огромным трудом удавалось расслышать отдельные фразы и восклицания.