Дмитрий Щеглов - Праздник обжоры

— Не учи, дед, богу молиться, отойди от греха подальше, — рубщик травил деда сивушным духом.

— Да ты подвздошную кость от берцовой отличить можешь? — смеялся над рубщиком шустрый дедок, перетаскивая на прилавок порубленные для продажи куски мяса.

Рубщик отмахивался от него, как от назойливой мухи.

Потянулись первые покупатели. Разбалованные, с одной стороны, изобилием товаров, а с другой, стесненные нищенской зарплатой или пенсией, они незаметно для себя выливали весь гнев на торговцев, купцов третьей гильдии, стоящих слева и справа от нас.

— Гранаты кислые, а ты за них такую цену ломишь?

— Э-э, сахаром можно посыпать, — в нагрузку к гранатам армянин предлагал еще и бесплатный рецепт.

— Голос надо ребенку восстановить, гранаты рекомендовали, — советовалась покупательница с армянином.

— Яйца нужно пить, яйца помогают, — влез в чужой разговор шустрый дедок.

— Пожалуй, я действительно яйца возьму, — сказала покупательница, делая выбор между гранатами и яйцами в пользу более дешевых яиц.

Армянин остановил покупательницу за рукав:

— Дорогая, не верь ему, если бы от яиц голос становился хорошим, куриный зад давно бы соловьем заливался. Бери гранаты, уступлю.

Дедок тоже не менее шустро уговаривал клиентов:

— Парное мясо, телятина, — и тянул к себе за рукав мужчину-клиента: — Семимесячный бычок так идет под первачок.

Клиент посмеивался, переругивался с дедом, тыкая того носом в огромные кости, но мясо брал:

— Точно, дед, под первачок тебе пригрезился бычок.

А если это была клиентка, дед также приставал к ней:

— Вот не вру, накажет бог, семимесячный телок.

Дела у деда и армянина шли хорошо. Через час-другой они распродали утренним ранним покупателям львиную долю своего товара, а мы с Данилой стояли рядом как бедные родственники. Никто даже не поинтересовался ценой на наши торты. Армянин постоянно гонял мух, тучей перелетавших с соседского мяса на его фрукты. Фрукты были в кожуре, им не страшны были мухи. А нам соседство с дедком обходилось боком. Мы теперь поняли, почему это место постоянно было свободно. Никто рядом с мясом не мог открыто держать сладкий товар. Наш бизнес, не родившись, умирал. Часам к одиннадцати к нам подошел наглый молодой парень с тонкой золотой цепью на шее.

— С вас пятьдесят рублей.

— За что? — удивились мы.

— За место на рынке.

— Но мы еще ничего не продали.

— Это ваше дело. Или заплатите, или я конфискую товар.

— А кто ты есть такой? — спросил я его. Насмотревшись на вчерашних бандитов, сегодняшний мне показался рядом с ними семимесячным теленком.

— Узнаешь кто.

Парню не понравился мой вопрос, но он пока не стал ничего предпринимать и подошел к соседу слева. Армянин беспрекословно отдал пятьдесят рублей. Когда парень отошел подальше, собирая с продавцов мзду, сосед сказал:

— Отдали бы пятьдесят рублей, себе дороже.

— Он что, здесь эти ряды ставил? Им триста лет, — возмутился я.

Откуда-то появился пропавший на время сбора дани дедок.

— Ушел?

— Вернется, — утешил его армянин, — у него память, как у компьютера.

Наконец один покупатель спросил нас, почем наши торты.

— Сто двадцать рублей.

— В Москве свежие стоят сто.

— У нас вчерашние, — Данила показал дату на упаковке, имея в виду свежесть товара.

— И я о том же.

— Не расстраивайтесь, — поддержал нас левый сосед, армянин, — это все ерунда, сами скушаете торт. Главное, молодые и живы. А меня один раз совсем похоронили.

— Как? — удивились мы.

Армянин, видно, каждый раз рассказывал эту историю новому соседу по прилавку, потому что, кроме нас, никто голову не повернул.

— Это еще в советское время было. Взяли мы отпуск с товарищем и уехали в Москву мебель покупать. Это сейчас иди выбирай, что хочешь, хоть кровать мадам Помпадур, лишь бы деньги были. А раньше, чтобы купить гарнитур, надо было ехать в Москву и платить сверху. Еще человека попробуй найди, кому деньги платить. В общем, ходили мы две недели каждый день в мебельный магазин как на работу. Скоро и отпуск закончится. Мой товарищ кого-то нашел и купил себе гарнитур, а я никак не могу. Он уже на вокзале, гарнитур в грузовой вагон погрузил, а я не знаю, кому деньги сунуть. Попрощался мой товарищ и смеется: «Я жене твоей скажу, что ты еще на неделю остался, все выбираешь, цвет не нравится, миндаль хочешь». Какой миндаль, о чем он говорит, я на черный цвет согласен. Уехал мой товарищ. Я с утра снова в магазин. И хожу по залу, как солдат, взад-вперед. Видно, так я там примелькался, что меня все знали уже в лицо. Знают, что я за мебелью приехал из Армении, из Апарана. Подходит ко мне мужчина в синем халате из них, из работников магазина, и говорит: «Я вижу, ты давно маешься, ладно, я тебе помогу. Что хочешь?» Я ему показываю чешский гарнитур со стенкой и мягкой мебелью: «Вот это». Мужчина в синем халате забирает у меня паспорт, деньги — четыре тысячи рублей — и поднимается наверх, на второй этаж, где касса, и оформляет документы на мебель. «Только, — говорит мне, — сядь в сторонке и не маячь на глазах, ты уже всем здесь надоел».