Артем Кораблев - Охота на привидений

Мы вошли через калитку и постучались в дверь, звонка не было. Нам долго не от­крывали, и Светка стучала еще и еще. На­конец за дверью что-то загромыхало, за­шаркало, послышался кашель и сиплый голос спросил через дверь:

— Вовка, это ты, што ль?

— Петр Максимыч! Это я, Света, Ири­ны Посниковой дочь.

За дверью помолчали.

— Ирина-то, это што, Пашкина, што ль? Вместе с Пашкой? — последовало на­конец.

— Да, да! Ирина Пална и Пал Палыч! Мы с дядей Пашей сюда на неделю при­ехали.

— Подожди, щас открою.

Забрякала задвижка, и дверь отвори­лась. На пороге стоял седой, плохо выбри­тый старик в накинутом на плечи пиджаке.

— А это кто с тобой? — спросил он.

— Это мой друг. Он с нами приехал.

— Ну проходите, проходите, — старик посторонился, уступая нам дорогу в сени.

В избе было не очень чисто. Все было старым и ветхим. Пахло пылью. На подо­коннике, на столе, на допотопной этажер­ке — повсюду валялась какая-то никому не нужная ерунда, начиная с колпачков от несуществующих уже старых авторучек и оканчивая пожелтелыми листочками от­рывного календаря глубоко советских вре­мен. Но было тепло, хорошо натоплено, и это уже неплохо.

Пока я осматривал жилище, Светка от­дала Петру Максимовичу батон колбасы, пару банок рыбных консервов и большую пачку чая, посланных ему Пал Палычем. Видно было, что пожилой человек очень доволен оказанным ему вниманием, да и продукты эти ему наверняка были не ли­шни.

Старик усадил нас у стола, одной своей стороной примыкавшего к заузоренному морозцем окошку. Он чем-то погромыхал у печи, потом сел вместе с нами и поначалу долго молчал. Инициативу взяла на себя Светка.

— Как живется-то, Петр Максимыч? — начала она.

— Да ничего. Какое наше житье. Егор, тот еще живет, а мы с Евдокией уж отжи­ваем, — мрачновато ответил старик.

— Да ладно вам, поживете еще.

— Не зна-аю, — все так же угрюмо про­тянул Петр Максимович. — Тут не то что нам, а, по-моему, всему Ворожееву скоро конец.

— Это что ж так? — спросила Светка, хотя и козе было понятно, что деревня от­мирает.

— Што, што, — пробурчал Петр Макси­мыч, глянув на нас мутными, когда-то го­лубыми глазками из-под кустистых седых бровей, — не што, вот што. Нечисто опять в Ворожееве, как перед войной было. Я вот давеча пошел побродить, завернул к клад­бищу, вечером-то я туда не хожу, и вы не ходите, а тут светло было, я зашел на мо­гилку жены глянуть, да на материну, а на церкви-то сова сидит. Это днем! — Петр Максимыч значительно поднял палец.

— Ну и что? — беззаботно спросила Светка, тайком дернув меня за рукав, мол, слушай.

— Што, што, — еще недовольнее забур­чал Максимыч, — не што. Перед войной так же было. Когда на первое мая тогда шли все гулять, смотрят, а на церкви сова сидит. И прабабка твоя, живая еще была: «Это, — говорит, — плохая примета, что со­ва днем на кресте сидит. Беда будет». И точ­но, в июне-то война началась. А в августе уж и церковь взорвали.

— Немцы? — спросил я.

— Какое немцы, наши. Немцы еще да­леко были. Приказ в сельсовет пришел в августе церковь очистить и подготовить к сносу.

— Зачем? — удивился я.

— А затем, что приметная веха для не­мецких самолетов на Тверь, тогда Кали­нин, с бомбами заходить. Ее и взорвали. Только разорять-то никто не хотел. Пред­седатель, Фомич, думал, думал, да и гово­рит одной, секретарем тут комсомольским была, выноси иконы, мол, и помощников себе возьми. Ей деваться некуда — секре­тарь, а больше никто не хочет. Одного Коль­ку уговорила, тоже был комсомолец. Так Колька-то потом сразу на фронте погиб. Как пошел, так и скоро похоронка при­шла. А Анну, ее Анной звали, тут убило бомбой. На Ворожеево за войну одна бомба только и упала, и прямо между ее домом и соседним. Так в соседнем-то стену вышиб­ло, там один старик был, Кузьмич, его только с печки сбросило, даже не ушибся, а у Анны-то в доме всех и ее тоже. Вот как церкви-то разорять. Да што, она человек была подневольный.

Мы помолчали. Я не очень-то верил в дедовские россказни. То есть, конечно, я и не сомневался, что что-то такое было. И Анна, видимо, погибла, и Колька этот, только церковь-то тут ни при чем и уж сова — тем более. Война была, вот и все. Я только ради интереса спросил тогда:

-— А что нам теперь к церкви-то не хо­дить?

Петр Максимович опять ответил не сра­зу, долго смотрел в свою серенькую вет­хую скатерку, я уж думал, он опять «што, што» скажет, но ответил старик по дру­гому.

— Куделин опять бродит, — только и сказал он.