Евгения Горская - Карма несказанных слов

– Люсенька, я все для тебя сделаю, – заплакала та. – Но ведь отец? Ты же понимаешь…

Люся понимала: шел очередной запой, мать вытаскивала мужа из страшной зловонной пропасти, и на дочь ее просто не хватало.

– Лена, ты бы родила? – спрашивала Люся у подруги.

– Я бы точно родила, Люсенька. Но я – это я, а сейчас решать надо тебе. К тому же я на четыре года старше, а это очень много.

Лена еще говорила, что Люся с малышом вполне может жить у нее, вдвоем легче, да и за квартиру платить не надо, что летом они возьмут ребенка на дачу и наверняка справятся безо всякого Гришки.

Ребенка Люся не оставила: на Гришку никакой надежды, отец пьет, а Лена все-таки чужой человек, и загружать ее своими проблемами нельзя. При этом Люся полностью отдавала себе отчет, что Гришка на ней обязательно женился бы, решись она рожать, вернее, она женила бы его на себе. Все-таки законченным подонком он не был и ее беременную не бросил бы.

Ребенка Люся не оставила, она готовила Гришке еду, обсуждала с ним, какой стиральный порошок купить и какая у него стерва-начальница.

Обсуждала до того вечера три месяца назад, когда Гришка взял в руки ее пальцы, погладил их, поцеловал и признался, глядя ей в глаза:

– Ты знаешь, я часто думаю, что наш сын мог бы уже скоро родиться…

Сначала Люсе показалось, что она ослышалась. Гришка, который утверждал, что они «еще не встали на ноги», ждал от нее сочувствия и жалости. Он любил, когда его жалели и утешали. Интересно, что она должна ему сказать? Ты не расстраивайся, Гриша, у тебя еще будут детки? Если я не смогу родить, других баб навалом?

В глазах у него стояли самые настоящие слезы.

– Уходи, Гриша, – устало произнесла Люся.

Он до сих пор донимал ее звонками и не понимал, «почему она так жестоко с ним поступила».

Поезд уже тормозил, Люся увидела одиноко стоявшего на платформе мужчину, не сразу узнала Ивана и отчего-то испугалась. Если бы с платформы можно было спуститься, не проходя мимо него, она бы, наверное, так и сделала, но спуск был всего один, и Люся пошла ему навстречу вдоль тронувшейся электрички.

Она хотела кивнуть как можно равнодушнее, но он, сразу выхватив ее взглядом из небольшой толпы пассажиров, шагнул ей наперерез и остановился, не давая пройти.

Они так и стояли молча, пока он не перехватил у нее сумки, довольно увесистые, и не буркнул:

– Давай сюда.

С той минуты, когда он увидел, как она обрадовалась ему около деревенского магазина, с ним что-то произошло. Он бросил тогда дураков-соседей, которые вечно не могли что-то поделить, и пошел за ней в некотором отдалении. Ему хотелось, чтобы она обернулась, хоть он и боялся выглядеть дураком. Она не обернулась, и он шел за ней до самого поселка. Наблюдал, стоя за кустами, как она гонялась за бабочкой, а потом рвала цветы. Говорил себе, что ничего путного из всего этого не выйдет, ему и без нее неплохо, а с ней наверняка будет хуже, но не уходил, как будто она тянула его на веревочке.

И потом несколько раз проходил по дачному поселку, хотя никаких дел у него там не было. И сегодня уже два часа являлся к прибытию очередной московской электрички, всякий раз говоря себе, что если ее там не окажется, больше он ждать и искать ее не станет, но понимал, что искать и ждать будет, и даже придумывал предлог, как узнать у Демидовых ее координаты. Только придумать не получалось.

Иван злился на себя, и хотел стряхнуть совершенно ненужное наваждение, и напоминал себе, что жил же он раньше без нее, и хорошо жил, работал, и женщины у него были, и рыбалка в редкие выходные. Хорошо будет, если она не приедет ни сегодня, ни когда-то еще, а если приедет, пусть окажется, что она замужем, и он, Иван, совершенно ей не нужен.

Когда он увидел ее на платформе, какую-то новую, испуганную и жалкую, он уже ничего себе не говорил, он и обрадовался, и испугался чего-то, и сердце застучало так сильно, что стук его смог заглушить только грохот уходящей электрички. Теперь он боялся только одного: что она замужем и он ей совершенно не нужен.

Иван зашагал, не оглядываясь, и Люся поплелась за ним. Гриша всегда пропускал ее вперед.

– Ваня, – позвала Люся через несколько минут, – не спеши, я за тобой не успеваю.

Ему не нравилось, когда его называли Ваней, он предпочитал строгое Иван. Вернее, все остальные должны говорить ему «Иван», все, кроме нее.

Он остановился, пожал плечами и виновато улыбнулся, и тогда Люся поняла, что отныне все в ее жизни будет хорошо. Все и всегда. Она засмеялась и прошла вперед.