Евгения Горская - Карма несказанных слов

Скорее бы погасли окна в соседском доме.

Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Размытыми тусклыми пятнами вспыхнули фонари, освещавшие дорожку от ворот к дому. Для нее вспыхнули, для Люси. А в доме свет погас. Ночь выдалась на удивление темная, несколько раз принимался моросить мелкий теплый дождь, и скамейка в глубине сада, на которой они с Иваном сидели, стала совсем мокрой. Вернее, сидел Иван, а Люся примостилась у него на коленях, потому что на мокрое дерево ей садиться не хотелось. Кажется, эту скамейку делал еще Ленин дед. Или прадед?

– Я и Пашу знала, это бывший Ленин муж. И дуру эту, с которой он потом жить стал. Она тоже у нас в институте работала. Я сначала Пашку просто возненавидела, когда он Лену на стерву занюханную променял. У Лены родители погибли, так он даже на похороны не пришел… А сейчас мне его жалко, этого Павла. Он Лену любил, по-настоящему любил. Я его случайно встретила месяца два назад, он лет на десять постарел, и взгляд какой-то потухший…

Сейчас ему было совершенно не интересно слушать про Лену и про ее бывшего мужа. Иван вздохнул:

– Любил бы, ни на кого бы ее не променял, ни на стерву, ни на фею.

Сам он Люсю ни на кого не променяет.

– Нет, Вань, ты не прав, жизнь сложная штука. Это так страшно: жили два человека, хороших, умных. Любили друг друга, радовались. А появилась какая-то дура хитренькая, и все! Паша человек мягкий, а Элька подлая очень. Я представляю, как она на него вешалась!

До сих пор Люся никогда и ни с кем не откровенничала о Лене, даже с Гришкой. Ей это просто не приходило в голову.

Иван таких историй знал множество и сказал то, что считал единственно правильным:

– Мужчина должен уметь защищать свою семью. В том числе и от тех, кто на него вешается. Иначе он и не мужик вовсе.

Иван говорил правильно, но Люся хорошо помнила, какими счастливыми были Лена и Павел, и до сих пор не могла понять, как же такое могло случиться. И ненавидела Элю. А Пашу жалела.

– Пойдем ко мне, – шепнул Иван ей в самое ухо.

Она покачала головой, тыкаясь ему в шею.

Она ничего не объяснила, но он понял: деревня не город, завтра каждый будет знать, что она ночевала у участкового.

– Давай завтра распишемся, а, Люсь? – он опять шептал ей в самое ухо, и от этого стало так восхитительно, что Люся замерла, не слушая, что он говорит.

– С ума сошел? – Она даже слегка отпрянула, но потом опять обняла его. – Сначала надо подать заявление, потом долго ждать.

– Не надо ждать, я договорюсь, и нас сразу распишут.

Люсе совсем не хотелось расписываться в деревенском загсе. Она мечтала, чтобы было белое платье, или еще лучше кремовое, фата, лимузин с кольцами, ресторан, много гостей. И чтобы все ее поздравляли и завидовали ее красоте и жениху.

– Давай, – шепнула Люся, засмеялась и спрятала лицо у него на груди.

Снова стал накрапывать дождь, Иван заерзал, стараясь поплотнее укрыть ее своей ветровкой, хотя Люсе и так было тепло под его руками, даже жарко. Она не сразу поняла, почему его руки стали вдруг чужими и твердыми, и хотела спросить об этом, но тут он шепнул:

– Тихо!

Шепнул так, что она испуганно промолчала.

– Сиди тихо, – опять повторил он и беззвучно исчез в глубине сада.

Он и сам не знал, почему его так напугала тень, мелькнувшая в свете желтых фонарей.

Человек помедлил, стоя под окнами. Он в который раз прокрутил в голове, что и как будет делать через несколько секунд. Мучительно хотелось курить, и человек сошел с дорожки под мокрый куст черноплодной рябины. Закуривать он не собирался и затруднился бы ответить, отчего выжидает, глядя на черное, сплошь затянутое облаками небо. Слегка переступил ногами в новых, специально купленных кроссовках. Ногам было удобно, и, чувствуя легкость во всем теле, он в который раз пообещал себе, что справится. У него нет другого выхода.

Он снова шагнул на дорожку и снял с предохранителя непонятно для каких нужд приобретенный несколько лет назад травматический пистолет. Среди всех вариантов, которые он напряженно прокручивал в уме, этот – сделать все самому – казался самым надежным. Человек снова посмотрел на черное небо, вздохнул и услышал сзади тихое:

– Брось оружие!

Он замер и невесело улыбнулся, ему показалось, что именно этого он и ждал, медля под мокрым кустом. Он, не оглядываясь, медленным движением поднял руку с пистолетом, попытался выстрелить в собственную голову, считая, что это единственно правильное решение, и не смог. Он мгновенно оказался лежащим вниз лицом в мокрой траве, тело пронзила острая боль из-за скрученных за спиной рук и, наверное, каких-то ударов. Боль была не самым страшным. Он готов был терпеть любую боль, только бы не поднимать глаза на женщину, которая скоро здесь появится.