Андрей Троицкий - Награда для Иуды

– Чего тут пугаться? Я давал ключ одному нужному человеку. Ему негде было переночевать.

– А ты случайно не женщину туда приводил?

– Мои вкусы ты знаешь. Гастрономические в том числе. Я не кормлю женщин рыбными консервами с хлебом.

– Я убралась в квартире, а потом, как дура, сидела у окна. Ждала, вдруг ты приедешь или позвонишь, мой мышонок. Мне вдруг стало так грустно. Не знаю почему, без всякой причины я почувствовала себя такой одинокой. В душе какая-то пустота, как в космосе. Будто на свете не осталось ни одного родного человека. Мне стало жалко себя. Почему ты не позвонил, мышонок?

Игорь засмеялся в кулак, последняя фраза Кати показалась ему перлом остроумия. Николай Борисович, развалившись в кресле, криво усмехался и качал головой, мол, сколько живу, столько удивляюсь людям, такие экземпляры попадаются, хоть стой, хоть падай. Мышонок…

– Я же говорю, жена сидела сиднем дома.

Елисеев чувствовал румянец на щеках, снова начиная заводиться, его личные разговоры не предназначены для грязных ушей ментов. Порядочные люди сняли бы наушники, но этим отбросам интересны все подробности его интимной жизни. Впрочем, черт с ней с любовницей и ее мнимыми обидами. Плюнуть и растереть. Именно сегодня сюда должен позвонить один нужный человек, который, разумеется, не знает, что телефоны на ментовской прослушке. Если опера услышат их конфиденциальный разговор, совсем кислая история получится. А как предупредить знакомого?

– Мог бы воспользоваться сотовым, – обиделась Катя, своей репликой невольно подсказав Елисееву спасительное решение. – Выйти за сигаретами или в магазин. И позвонить.

– Извини, мне было не до этого. Не до звонков.

– Что ж, я чувствую, что тебе и сейчас не до этого. В смысле не до меня, – Катя, всхлипнув, положила трубку.

Елисеев поднялся со стула, прошел через кабинет к двери, за которой был устроен туалет и ванная комната, которой пользовался только он один. Заперевшись изнутри, полез в ведро, в котором уборщица держала половую тряпку, какую-то грязную сорочку. Он выдрал у сорочки рукава, бросил их в унитаз и спустил воду. Сполоснув руки, вышел из туалета.

– Черт, в унитаз засорился, вода не проходит. Пойду на второй этаж. Заодно уж заверну в бухгалтерию, надо отчет забрать. Минутное дело.

Елисеев посмотрел на лица оперов, опасаясь, что кто-нибудь вызовется составить ему компанию. Но добровольцев не нашлось. Он выскользнул за дверь кабинета, резво спустился вниз по лестнице на один этаж, распахнул дверь бухгалтерии и поманил пальцем молодого человека по фамилии Панченко. Когда тот вышел в коридор, Елисеев сунул в его ладонь несколько крупных купюр и выпалил скороговоркой:

– Мигом лети в ближний салон сотовой связи, купи мобильник. Одна нога здесь, другая там. Не забудь паспорт.

– У вас неприятности? – спросил Панченко. – Говорят в вашем кабинете безвылазно сидят милиционеры.

– Говорят, что кур доят, – веско ответил начальник. – Менты приятные, очень дружелюбные парни. Чуть не цветы мне дарят. Так что, все в порядке.

– Какую модель купить?

– Такую, чтобы работала. Сдачу оставь себе. Дуй.

Елисеев зашел в бухгалтерию, взял с ближнего стола первую попавшуюся пухлую папку и, зажав ее под мышкой, поднялся наверх. Он зашел в кабинет, устроился на диване и стал переворачивать пожелтевшие от времени страницы. В папке оказались никчемные бумаженции, которым место на свалке. Елисеев хмурил брови, делая вид, что без остатка поглощен увлекательным чтением. Телефон молчал. Опера, томившиеся от безделья, снова стали подкалывать хозяина кабинета.

– Слышь, мышонок, отчет интересный? – спросил Игорь. – Ты бы вслух почитал. Мы тоже хотим знать, чем дышит твоя богадельня.

– Нет, он не мышонок, он настоящий Казанова, – поправил Николай Борисович. – Один двух баб, как бы это сказать, – он пощелкал пальцами, подыскивая нужное слово. – Один двух баб покрывает. И, наверное, на третью силы остаются? Ведь остаются, колись, мышонок. Иначе не получишь сыра.

– А лично вы только одну женщину покрываете? – вяло огрызнулся Елисеев. – А со второй уже проблемы.

– Лезь под лавку и не вякай, – нахмурился Николай Борисович. – Это не твое собачье дело.

– А если мы жене скажем об этой Катеньке? – вставил вопрос Игорь. – Жена у тебя не ревнивая? Стерпит измену?

Елисеев сердито сверкнул глазами и промолчал. Опера, резвясь, задавали какие-то вопросы, посмеивались и хохмили. Максим Павлович не слушал эту брехню. Через сорок минут он, захлопнув папку, встал с дивана.