Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд

— Ты что? — испуганно залопотал он. — Как?.. Зачем?.. Я же… Да ну! Ты…

Вика не стала дослушивать. Даже входить в здание она не стала, хотя Пашка ждал этого и с растопыренными руками встал в дверях, готовый защищать свою новую любовь. Вика вытянулась в струнку, мысленно представила себя Смоковником, безупречным и безжалостным, и сказала:

— Павел, не прыгай и опусти руки. Просто выслушай меня. Я хочу сказать, что я в тебе совершенно разочаровалась. Прости, так уж вышло. Ни как мужчина, ни как личность ты меня не удовлетворяешь. Ты тормозишь мой дальнейший личностный рост. Мы не можем больше жить вместе. Да, я тебя бросаю и хочу развода. Сегодня, кстати, мне сдела предложение один очень достойный и состоятельный человек. У него великолепный сексуальный темперамент. Думаю, в нем есть доля цыганской крови. Возможно, вскоре я выйду за него замуж. Возможно, не выйду. А ты должен исчезнуть из моей жизни навсегда.

Пашка ничего подобного от Вики не ожидал. Он настолько был огорошен, что лишился последних остатков своего небогатого дара речи. Его взгляд остановился. а в уголке открывшегося рта даже повисла капелька слюны. Вика подняла тонкие брови и продолжила еще холоднее:

— Но! Но ты не должен забывать, что у тебя растет дочь. Она нуждается в отцовском попечении. И у твоей партнерши по сексу, кстати, сын. Я видела его. Это жалкое зрелище: ребенок при живой матери скитается без присмотра и голодает. Он бродит по чужим квартирам, и некоторые сердобольные люди его подкармливают. Похоже, у него уже авитаминоз. Поразмыслите об этом на досуге.

Вика, не моргнув глазом, присочинила этот авитаминоз, а Гузынина сделала состоятельным цыганом: врала она с недавних пор легко и убежденно. Пашка слушал ее молча и ему наконец стало стыдно. Он потупился, наглухо, до подбородка, застегнул зачем-то свою куртку и вдруг со словами “Я щас!” скрылся за тяжелыми дверями санатория. Оттуда прокатился звук его стремительного бега по неведомым гулким пространствам. Вика пожала плечами. Такой поворот событий ей ничуть не понравился. Она не могла понять, что это взбрело Пашке в голову. Может, он сейчас притащит сюда Лариску и заставит Вику рассказать снова о злоключениях Антона? Что за нелепость! Вике не хотелось, чтобы эффектная точка, поставленная в их взаимоотношениях ею, вдруг превратилась в невразумительную кляксу. Она быстро и решительно зашагала по еловой аллее. В конце аллеи, по словам Риммы Васильевны, находились новые въездные ворота. Вика действительно углядела вдали что-то большое в стиле чертогов Фантомаса. Вдруг она услышала за спиной могучий топот: ее догонял Пашка. Он схватил ее за плечо и отчаянно выпалил:

— Я!.. Я не знал!.. Чего? Ну… ну, вот… На!

Он сунул ей в руку довольно толстую пачку денег, влажных от его большой ладони. Он быстро заговорил, что он все понимает, что он будет давать деньги на Анютку, просто сейчас немного обо всем подзабыл, потому что впервые в жизни счастлив, любит и любим. У Ларискиного же Антона есть отец, черствый, жадный, равнодушный негодяй, который и обязан заботиться о ребенке, так как Лариска имеет право на личную жизнь. Если Вика хочет замуж, то пусть выходит; она в самом деле так удачно перекрасилась в блондинку, что сразу видно: кто-то у нее появился. Только странно и обидно, что она его, Пашку, так быстро позабыла. Женщины не умеют любить — все, кроме той единственной, что махала ему сейчас рукой из верхнего окошка, вся озаренная густой закатной позолотой. Какая бывает любовь, Пашка понял только сейчас, и эта лохматая, с широкой спиной женщина в окошке отныне все для него. Прости.

— При чем тут это? — недовольно сказала Вика. — Я тебя к черту послала, так иди, а не болтай попусту. Оратор ты никудышний.

Пашка послушно отступил, а Вика продолжила свой путь по аллее. Над нею тихо, с присвистом, шумели старые ели. Розовость небес линяла в желтизну, пахло землей и хвоей. Кричали какие-то птицы, на открытых местах проглядывало что-то зеленое (ни птиц, ни растений Вика различать не умела). Шла Вика медленно и все старалась уяснить, бросила она Пашку или нет. Сказала она ему все хорошо и правильно, но он, похоже, по твердолобости подумал, что она приезжала мириться, и потому снова взахлеб расписывал свою с Лариской любовь. От этого осталось гадкое чувство, что она, Вика, опять унижена, брошена, отвергнута. К тому же странно и противно, что недалеким и несложным Пашкой овладела такая неодолимая страсть. Из космоса ее занесло, что ли, как вирусы? А почему бы и нет? Ведь какая-то ненормальность свалилась в эти края вместе с метеоритом, что вырыл Песью яму, и с тех пор стар и млад тут сгорают от любви, Верочки родятся от поцелуев в читальном зале, а Пашка. Какие у Пашки стали глаза друмуче-синие! И как он заговорил в жизни кроме байдарки и здорового режима дня! Вот как раз сейчас-то и можно в него безумно влюбиться. Но не нужно. Бросила его Вика. Без всякой жалости. Бросила! Прогнала! И не было никаких гостей из космоса, и нет никакой необыкновенной любви. Прошлое забыто, настоящее надо забыть и просто постоять под елью. Хорошо бы найти такие же желтые цветы, какие стоят в стакане у Риммы Васильевны. Только где они растут? Кругом черно и пусто. И очень тихо, хотя птицы орут да где-то далеко трещит какой-то старый бешеный мотор — в Дряхлицыне, должно быть. Воздух тут очень чистый, и звуки катятся по нему легко и далеко добираются. Совсем другая жизнь!