Дик Фрэнсис - Рефлекс змеи (Отражение)

— Завтра в офисе заседание редколлегии, — сказала она. — Первое заседание, на котором мне надо быть. Они назначили меня директором месяц назад, на последнем.

Я быв просто поражен, и сказал ей об этом. Вряд ли издательские дома часто выбирают двадцатидвухлетних девушек в редколлегию. Я также понял, почему она не может остаться. Почему она никогда не останется. Раскаяние пронзило меня с неожиданной силой — ведь мое приглашение было не отчаянной мольбой, а просто предложением мимолетного удовольствия. Я-то считал это так, невеликим делом, не на всю жизнь. И чувство потери, которое я испытал на этой станции, было просто неизмеримым.

Подошел поезд, и она села, задержавшись в дверях, чтобы расцеловаться со мной. Короткие, ничего не значащие поцелуи. Такие же, как в понедельник на пороге.

Вскоре увидимся, сказала она, и я ответил “да”. Насчет договора, сказала она. Много что надо обсудить.

— Приезжай в воскресенье, — сказал я.

— Я дам тебе знать. До свидания.

— До свидания.

Нетерпеливый поезд тронулся, быстро разогнался, и я поехал домой в пустой колледж с непривычным чувством одиночества в душе.

Скачки в Ныобери, конец ноября.

Лорд Уайт стоял под козырьком стеклянной крыши у весовой и о чем-то оживленно разговаривал с двумя распорядителями из клуба. Он выглядел как всегда — седые волосы покрыты фетровой шляпой, коричневое коверкотовое пальто поверх темно-серого костюма, добродушный вид. Трудно представить его парящим на крыльях любви. Невозможно, если бы сам не видел.

Как всегда, мне пришлось пройти мимо него к весовой. Он стойко продолжал разговор с распорядителями, и только по едва заметному блеску его глаз я понял, что он меня заметил.

Если он не хочет разговаривать со мной, оно и лучше. Меньше неловкости будет.

В весовой Гарольд пространно рассказывал какому-то своему приятелю о месте, где по сниженной цене можно достать хорошие покрышки. Тут же, даже не переведя дух, он сказал мне, что будет ждать мое седло, если я буду так любезен быстро переодеться и взвеситься, и, когда я вернулся в его цветах, он все еще говорил о крестовых и радиальных кордах. Приятель искал возможности удрать, и Гарольд, взяв мое седло и утяжелители, сказал со злорадным удовольствием:

— Ты слышал, что Чингисхан получил под зад?

— Ты уверен? — спросил я.

Гарольд кивнул.

— Старый Верзила, — он показал на того удравшего типа, — рассказал мне как раз перед тем, как ты вошел. Он говорит, что они сегодня утром в Лондоне собрали срочное совещание Жокейского клуба. Он там был. Лорд Уайт попросил их отменить план создания комитета под председательством Ивора ден Релгана, и, поскольку это была идея прежде всего старого Сугроба, все согласились.

— Ну, хоть что-то, — сказал я.

— Что-то? — взорвался Гарольд. — И тебе в башку больше ничего не приходит? Да это лучший поворот на сто восемьдесят со времен Армады!

Он зашагал прочь с моим седлом, что-то бормоча и качая головой. Если бы он только знал, какое облегчение я испытал! Что бы еще ни принес мой визит к лорду Уайту, главной цели я достиг. “По крайней мере, — с благодарностью подумал я, — я не принес такого уж большого горя ни за что ни про что человеку, который мне нравился”.

Я выступил в заезде для новичков и пришел вторым, весьма порадовав владельца и не слишком — Гарольда, а потом скакал двухмильную дистанцию на пугливой кобыле, у которой не было настоящего куража для этого дела, ее еще нужно воспитывать. Вообще провести ее по дистанции было лучшим, на что можно было надеяться вообще, и Гарольд приветствовал успешное завершение ворчанием. Поскольку мы к тому же пришли четвертыми, я счел это ворчание за одобрение, но полной уверенности не было.

Когда я снова переоделся в уличную одежду, в большую переполненную жокейскую раздевалку вошел какой-то служащий и прокричал:

— Нор, тебя ждут!

Я вышел в весовую. И там я обнаружил, что человек, который меня ждет, — лорд Уайт.

— Я хотел поговорить с вами, — сказал он. — Идемте в комнату распорядителя... и закройте, пожалуйста, дверь.

Я прошел из весовой следом за ним в комнату, которую распорядители использовали для немедленных разбирательств, и, как он и просил, захлопнул дверь. Сугроб стоял у одного из стульев, окружавших большой стоя, цепляясь за спинку обеими руками, словно это был для него какой-то щит, барьер, крепостная стена.

— Сожалею, — официально сказал он, — о тех обвинениях, которые бросил вам во вторник.