Дик Фрэнсис: Торговец забвением

— Мы каждый год ездим, дорогой, но вы же знаете Джека, и пяти минут не мог усидеть на месте. А сейчас нога не позволит. Так что все складывается просто чудесно, не правда ли? Зимой на Барбадосе отдыхает половина людей из мира скачек… Знаете, как называют это место? Ньюмаркет <���Длинное пальто в талию, первоначально предназначалось исключительно для верховой езды.> на море.

Позднее она прислала мне открытку, где писала, что Окни Свейл и Изабелла остановились в том же отеле. Но ведь в каждой бочке меда обязательно найдется ложка дегтя, не правда ли, дорогой?..

Звонил Майлз Квигли, весь преисполненный важности и чувства собственной значимости. Предложил мне занять место Вернона, причем немедленно, и отвечать за все поставки спиртного. Обещал платить вдвое больше, чем Вернону, статус управляющего и кресло в совете директоров. Я вежливо отказался, а потом подумал, что если бы он в свое время предложил те же условия Вернону, то, возможно, тот остался бы преданным делу фирмы до конца своих дней.

Еще Квигли подтвердил, что сдержит свое слово и не станет выдвигать никаких официальных обвинений. К тому же, добавил он, Вернон очень активно сотрудничает с полицией. Я удивился. Сотрудничает? Да, сказал Квигли, Вернон будет выступать свидетелем от обвинения, за это его самого обещали не трогать. Так вы уверены насчет работы?

Я был уверен. Абсолютно уверен. В любом случае, огромное спасибо за предложение.

Я остаюсь в своей лавке, думал я. Потому что это для меня самое правильное место. Такой образ жизни мне подходит. Мы с лавкой подходим друг другу.

Я останусь с добродушнейшей миссис Пейлисси и, возможно, в один прекрасный день все же научу Брайана писать хотя бы собственное имя. Буду есть цыплят Санг Ли и кланяться ему; буду слушать рассказы своих покупателей и продавать им утешение и забвение.

Обычная незамысловатая жизнь будет продолжаться.

Однажды вечером, после девяти, я вернулся домой и обнаружил послание от матери.

Писала она мне редко, в основном звонила. Записка внутри конверта оказалась коротенькой — в ее духе.

«Дорогой!

Рылась в разных старых коробках. Нашла кое-какие мелочи, принадлежавшие отцу. Если сочтешь, что тебе не понадобятся, можешь выбросить».

Мелочи явились из давнего прошлого, думал я, перебирая содержимое пакета. Пара военных позолоченных запонок… Бронзовая пряжка от ремня с гербовым знаком полка. Записная книжка в кожаном переплете, со специальным пазом для карандаша. Сам карандаш отсутствовал.

Я стал перелистывать книжку. Ничего выдающегося, лишь какие-то памятки, расписание военных нарядов, записи, связанные с ведением дел в полку. И совершенно случайно наткнулся вдруг на страницу, где он написал нечто совсем иное…

Я не сводил с нее завороженного взгляда. Несколько фраз, записанных торопливым корявым почерком, без должной пунктуации, без вопросительного знака в конце. A cri de cocur. Я знал, что мать ни за что бы не прислала мне эту книжку, если б видела эту страницу. Потому что слова эти разрушали миф.

И я почувствовал, что мы с отцом близки, как никогда прежде. Почувствовал себя его истинным сыном.

Он написал… кстати, лет ему тогда было меньше, чем мне сейчас… написал следующее:

«Скоро в бой, совсем уже скоро. Главное — не показывать страха людям. Но Боже, как же мне страшно.

Почему я не обладаю мужеством своего отца?»

В бою, подумал я, он обрел это мужество.