Лариса Капицына - Дело №346

– Как-то пусто вокруг, не находишь?

– Да что ты! – изумился Савва. – Столько народу…

– Да, – усмехнулась она. – Народу действительно много…

И Савва понял, что она говорит о другом.

Очнувшись, она сразу начинала прощаться. Торопилась домой. И Савва всегда ломал голову над тем, что она могла делать дома, совершенно одна. Если бы она умела плакать, он бы решил, что она плачет. Но она не умела. И тогда он представлял, как она сидит в комнате с окаменевшим лицом, уставившись перед собой мертвыми глазами, час, другой, третий… И ему становилось страшно, потому что могло так случиться, что однажды она так и не выйдет из этого транса, не вернется в реальность…

Он хотел поддержать ее, но не знал, как это сделать. Она отстранилась и всячески давала понять, что не нуждается в его помощи. Она никогда не упоминала Грина, и если Савва начинал с ней говорить, удивленно вскидывала на него огромные синие глаза и хмурила брови.

– Ну, что ты! Я в порядке. Я давно перестала мучить себя. Сколько времени прошло! Лучше поговорим о тебе. Мы теперь так редко видимся…

И еще Савва понял, что он ей неприятен. Просто почувствовал. Может, она хотела забыть Грина и всех, кто был с ним связан. А может, так и не простила ему бездействия в тот день, когда Грин пожал ему руку…

Получив от начальства тонкую папку с делом №346/ 02 по факту смерти Тучкова Егора Ивановича, предположительно «Самоубийство», старший следователь Мешков прошел в свой кабинет, бросил папку на стол, но не стал ее открывать.

Он подошел к окну и склонился над большим цветочным горшком с каким-то экзотическим растением. Он не знал названия этого цветка и понятия не имел как за ним ухаживать. Судя по большим, все еще пышным листьям и ярким розовым цветам, которые теперь уныло свисали и сбрасывали по одному вялые, лишенные аромата лепестки, когда-то это было очень красивое растение. Но теперь цветок явно загибался. Ему явно чего-то не хватало или наоборот – этими цветами никогда не поймешь в чем причина. Мешков поливал его каждый день, поставил на самое светлое в кабинете место и теперь с неудовольствием думал, что возможно этот красавец вообще не любит солнца или переизбытка влаги. Мешков никогда не имел дела с цветами, за всю жизнь не вырастил ни одного растения, но по какой-то необъяснимой причине вцепился в этот цветок, который притащил кто-то из сотрудников, и желал во что бы то ни стало реанимировать его. Каждое утро, заходя в кабинет, он первым делом осматривал растение, каждое утро находил его во все более плачевном состоянии, и каждое утро у него слегка портилось настроение. И сейчас вид поникших листьев только усугубил раздражение, которое не покидало его с тех пор, как у него на руках оказалась эта папка с делом №346.

Не то, чтобы он не любил таких дел. Скорее наоборот. Работа по этому делу подразумевала вращение в интеллигентной среде, опрос родственников, друзей, коллег, окружавших этого бедолагу, а возможно и приложивших руку к тому, что легким пятничным вечером, Тучков Егор Иванович, сорока двух лет от роду, врач-стоматолог, работавший в частной клинике и наверняка получавший неплохую зарплату, проживающий с женой в большом многоквартирном доме, по адресу Елецкая, 21, распахнул окно и, не оставив даже коротенькой предсмертной записки, шагнул в вечность. Мякишев считал себя хорошим психологом, в юности даже хотел изучать психиатрию, и полагал, что неплохо знает людей. Ведение этого дела позволит лишний раз в этом убедиться. Факт самоубийства не был установлен, нужно было собрать материал и отправить дело на судебно-психиатрическу экспертизу, которая, основываясь на материалах дела, решит, явилось ли падение из окна осознанным решением или кто-то на это решение повлиял.

К тому же в помощники, для скорейшего закрытия дела и улаживания формальностей, ему дали Вадима Юрченко, которого Мешков, по праву старшенства, называл просто Вадик.

Вадик – восторженный молодой человек, чувствительный как барышня, немного напоминал Мешкову самого себя лет этак двадцать назад. Мешкову импонировала эта юношеская восторженность, наивность и даже категоричность, с которой Вадик высказывался по вопросам, о которых не имел ни малейшего понятия. И его ужасно забавляло, что сам Вадик считает себя взрослым, опытным мужчиной, лишенным иллюзий. «Сейчас ворвется в кабинет и станет излагать всевозможные версии.» – подумал Мешков, улыбаясь заранее, но задумчиво потрогав пальцами суховатые, покрытые бурыми пятнами листья, снова нахмурился.