Лариса Капицына - Дело №346

«Слава богу, жена пришла.» – подумал Тучков, трусливо прислушиваясь к возне в коридоре.

– Это ты? – сдавленно крикнул он и удивился, каким слабым и жалобным казался его голос в тишине.

Никто не ответил ему, и он стал медленно приподниматься на стуле.

– Почему ты молчишь? – еще раз крикнул Егор Иваныч, и на этот раз в его голосе прозвучали истерические нотки.

Егор Ивановичч стоял, напряженно прислушиваясь. Он боялся выглянуть в коридор и боялся не сделать этого. Из кухни не было другого выхода, и он почувствовал себя буквально загнанным в угол.

«Это просто галлюцинации. Надо взять себя в руки…»

Он сделал глубокий вдох и потом медленный выдох. Еще раз вдох, еще раз выдох…

– Баю-баюшки-баю, тебе песенку спою… – голос, полный нежности напевал колыбельную, приближаясь. – Ах ты мой маленький… Мой хороший… Сейчас… сейчас…

Егор Иванович затравленно оглянулся по сторонам и распахнул окно.

Он не хотел прыгать. Он хотел позвать на помощь, крикнуть, может быть, даже закричать во весь голос.

Шаги становились все более слышными.

Он знал, что сначала в дверном проеме появится заостренный носик, потом тяжелая оправа роговых очков, рыжеватая макушка…

Он подставил стул, распахнул окно и встал на подоконник, но никак не мог заставить себя отвести глаза от дверного проема, в котором вот-вот должна была появиться она…

Ошибка заключалась в том, что он стоял на подоконнике спиной к оконному проему, и как только существо приблизилось к кухне, он отшатнулся назад, на секунду потерял равновесие и быстро заскользил ботинками по металлическому отливу, одновременно пытаясь ухватиться за кирпичные выступы. Он прилагал столько усилий, что даже не чувствовал, как на обламываются ногти и костяшки пальцев, скользят по поверхности бетона как масло.

За несколько мгновений, до того, как Егор Иванович перешел некую черту, после которой уже ничего нельзя поправить, в самый неоподходящий момент (как он и предполагал!) сработала, наконец, данная мозгу установка, и Тучков вспомнил, где он видел человека из телепередачи, который сообщал населению о совершенной Материи – не такой уж совершенной, как может показаться, потому что если вы ей не понравитесь, то вас ждут большие неприятности. Тучков видел его в одном сериале, где он был шестеркой у криминального авторитета. Совсем ничтожная личность, уголовная рожа. Он появился в кадре минуты на три, не больше. Потом его застрелили. В сериале он не носил очков, а носил кепку и часто улыбался своей весьма характерной улыбкой. Вот почему Егор Иванович никак не мог его вспомнить – образы слишком разные. Это был актер! Совсем неизвестный, жалкий актеришка, подставное лицо, которое ввели в ток-шоу, должно быть, для придания ей хоть какого-то интереса. А стало быть, все, что он нес с экрана, вся эта чушь про Материю, про агентов, про бездыханные тела – четверо мужчин и две женщины! – все это сплошное вранье, выдуманное редактором и хорошо сыгранное этим…

Додумать Егор Иванович не успел, потому что потерял опору и полетел вниз.

Привлеченные его криками прохожие удивленно подняли головы и увидели, что с восьмого этажа летит что-то тяжелое.

По пути тело наткнулось на крону старого дерева.

Одна ветка порвала ему щеку, другая проткнула правое легкое, так что Тучков умер еще до того, как его тело с глухим звуком стукнулось об асфальт…

Каждому молодому человеку нравится, когда его девушка улыбается. Это любят все. Приятно, когда родное лицо встретится с вами взглядом и засияет навстречу, излучая любовь и симпатию.

Савва был не таким как все. Ему нравилось, когда девушка, лучшая девушка из всех существующих, хмурилась. Может быть, потому что у нее были необыкновенно красивые, вразлет, русые брови и огромные, как у ребенка, синие глаза и стоило ей задуматься, брови сдвигались, образуя маленькую, едва заметную морщинку. В этот момент ему казалось, что в мире нет ничего прекраснее этого нахмуренного лица. Он смотрел на эту морщинку, и у него щемило сердце.

А может, дело было в том, что он уже не помнил, как она улыбалась.

Прежде, когда она была счастлива, ее лицо светилось навстречу другому человеку, а потом жизнь навсегда стерла улыбку с ее лица, и она не улыбалась уже никому. Осталась лишь привычка часто хмурить брови.

Да и с чего бы ей, этой девушке, улыбаться Савве? Для нее он был просто приятель, с которым связано много воспоминаний, дорогих для нее, но все-таки воспоминаний. И если она считала Савву особенным, то только из-за дурацкого Дара, сигналы которого теперь были настолько слабы, что Савва спрашивал себя иногда: а действительно ли этот Дар существует или это только плод его воображения?