Лариса Капицына - Дело №346

Егор Иванович вздохнул с облегчением: стало быть, в его распоряжении примерно сорок минут, может быть, чуть меньше – эта профурсетка никогда не отличалась пунктуальностью. Егор Иванович разглядывал ее в приоткрытую дверь, видел как она строчит кому-то сообщение по телефону, быстро перебирая пальцами. Это был единственный островок реальности, глупой, пошлой, но все-таки реальности, в окружавшем его безумии. Что если подойти к ней, заговорить? Так, ничего особенного, спросить, например, куда все подевались? почему нет ни одного клиента? что за день такой сегодня?

«Попробовать что ли?» – Егор Иванович открыл дверь пошире, шагнул в холл, медленно пошел к ресепшену. Круг проявился, окреп, двинулся навстречу островку реальности, соприкоснулся с ним, потеснил его, а потом выдавил. Администраторша подскочила на стуле, подхватила сумку, бросила, не глядя на Тучкова:

– Я ухожу. Полина все закроет. Привет!

Облокотившись на полку ресепшена, Егор Иванович постоял в раздумьи, послушал с тоской, как Кристина загромыхала высоченными каблуками по ступенькам, спустилась на первый этаж, громко что-то сказала гардеробщице. Потом раздалось мелодичное позвякивание – значит, она открыла дверь – и воцарилась тишина. И тут до Егора Ивановича дошло, что ему нужно бояться того, кто сам вторгнется в Круг, того, кому комфортно в Кругу, потому что он этот «кто-то» – сам часть Круга. Он не знал, кто это будет – мужчина или женщина, но он знал, что как только он или она явится, нужно бежать со всех ног, спасаться, ходить по улице, приставать к прохожим, к тем, кто избегает его, чтобы ни на минуту не оставаться одному. Тучков заторопился, вспомнив, что как раз сейчас совершенно один.

Он вернулся в кабинет, предварительно оставив дверь открытой. Так ему было спокойнее. Потом открыл шкаф, снял вешалку, чтобы повесить халат, а когда повернулся – сердце у него упало, и он едва не вскрикнул от неожиданности. Он вдруг понял, что опоздал со своими предосторожностями, что его страхи приняли реальные очертания и воплотились в шестидесятилетнюю женщину, которая сидела сейчас в зубоврачебном кресле и держала на руках спеленутого в цветастые тряпки младенца. За стеклами больших очков в грубой роговой оправе бегали воспаленные красные глазки, маленькое лицо с заостренным носиком, немного вытянутое вперед, напоминало крысиную мордочку, а из-за того, что женщина часто морщила нос, казалось, что она постоянно что-то вынюхивает. Он смотрел на нее сверху и видел ее макушку, с небольшой проплешиной, окруженной жесткими рыжеватыми волосами. Пеленки младенца, грязные, затасканные, выглядели подозрительно, и Егор Иванович почему-то был убежден, что внутри спит не потешный, вызывающий умиление карапуз, а мерзкий, отвратительный урод, на которого нельзя смотреть без содрогания, как раз под стать своей няньке.

Она была омерзительна. Тучков не только не смог бы лечить ее, не смог бы даже взять ее за руку. Она вызывала у него отвращение. И страх.

Мысли бились в голове Тучкова, как испуганные мыши. «Откуда же она взялась? Неоткуда ей взяться. Какая странная и… мерзкая. И кто мог доверить этой старухе ребенка?»

Пациентка подняла голову и спросила, что ей делать.

Тучков робко кашлянул в кулак, сказал, что они уже закрываются, что ей надо прийти в понедельник и…

Она приложила палец к губам, призывая его к молчанию, и озабоченно склонилась над ребенком.

– Не плачь, маленький! Ну, не надо плакать! – и заворковала, качая сверток из стороны в сторону. И этот цветастый куль показался Тучкову подозрительно легким на вид. – Баю-баюшки-баю, тебе песенку спою… – запела она монотонным, лишенным интонации голосом.

Егор Иванович терпеть не мог детей. Но даже он знал, что если ребенок плачет, то это должно быть слышно.

Из пеленок не доносилось ни звука.

И он знал, что младенцев не кладут на пол, а именно это она и сделала, и вдобавок подвинула его ногой с прохода. И с готовностью уселась в кресло в ожидании лечения.

– Что вы делаете? – хрипло спросил Егор Иванович. – Зачем вы положили его так?

– А он привычный! Привычный. – пояснила она и рассмеялась быстрым неприятным смехом, обнажая мелкие зубки, немного скошенные к центру. – Что вы! Это для него ерунда. Он только холода не любит. Любит, чтобы было жарко. Как в аду.

– Где? – Егор Иванович часто заморгал. Ладони у него взмокли.

– В аду. – Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась тонкими, бескровными губами. – Вот там действительно жарко. Да что я вам говорю, вы и сами скоро узнаете… – Произнеся эту фразу, она уставилась прямо перед собой и снова спросила, что ей делать.